Страж сумерек - Мария Чернышова

он. — Лег очень поздно. Я не могу подтвердить, что он был на месте в семь. Но не могу и подтвердить, что его не было.

— Фру Геллерт?

Брат и сестра обменялись быстрым взглядом.

— Нет, — коротко ответила она и отвернулась.

Ларс направился к Бьярне.

— Пошли! — приказал он.

На вершине Рандберге еще тлели закатным огнем снега, но на дорогу уже опустились серые сумерки. Лес казался бесконечным и неуютным. Засыпали птицы, и лишь белки изредка порскали по веткам сосен. Повозка еле тащилась по проселку: лошади утомились за долгий день, да и возница подремывал. Пленник сидел понурый и безразличный. Руди молчал. Даже Воробей не пытался взбунтоваться против неумелого наездника и лениво рысил по дорожной пыли.

Ларс едва держался в седле. Поясница ныла, а тут еще и дремота: то накатит теплой волной, то вновь отступит. Долгий день, тяжелый, муторный. Все мешается в мозгу: босой Аксель Линд, баронесса с ледяными глазами, ругающаяся фру Астрид и ее муж, Кнуд Йерде — в руках трость, в зубах — сигарета, Эдна Геллерт…

Эдна Геллерт. Ландыши. Горные бубенцы. Они и впрямь словно бубенчики, и так же звенят: легким серебряным перезвоном… Как быстро смеркается! Вон уже и звезды шатаются в вышине. С чего они так шатаются, а? Или конь идет неровно, покачивая боками, и он покачивается вместе с конем. Тогда почему он лежит на траве? Да-да, на росистой траве, и дышать очень трудно, и сердце бьется о ребра, словно обезумевшая птица о прутья клетки. А бубенчики все рассыпаются нежным звоном, заглушая надсадное дыхание. Руки шарят по траве, натыкаются на что-то твердое и гладкое, сжимают в кулаке. Камень? Тяжесть, сдавившая грудь, исчезает, перезвон удаляется, и ландыши колышутся, и плечо болит, и темнота зовет, темнота шепчет…

— Му-у-у-у!

Ларс дернулся и едва не полетел вниз с седла.

Они выбрались туда, где горный клык выдавался вперед, почти нависая над дорогой. Скала бросала на проселок глубокую тень, и, подняв голову, Ларс увидел высоко-высоко над собой женскую фигуру с фонарем в руке и силуэты коров, бродящих вдоль изгороди над пропастью. Дорога вильнула, скрыв зрелище, но еще долго среди сосен и мглы гере ленсману слышалось насмешливое мычание.

Глава 9

Шорохи и скрипы

Изнутри здание суда выглядело бедновато: то ли у городской казны хватило деньжат только на фасад, то ли законники намекали, что презирают житейские удобства.

Ларс прошелся по узкому мрачному коридору от входной двери до зала заседаний. Тишина и пустота. Тогда, он, натыкаясь на дряхлые скамьи для посетителей, вернулся к лестнице, что вела на второй этаж. Ступени жалобно поскрипывали под сапогами, а на перчатке, которой Ларс по недомыслию коснулся перил, остался четкий след пыли.

Наверху было светлее. Лучи утреннего солнца отважно пробивались сквозь мутное стекло единственного окна и освещали три двери, покрытые облезлой зеленой краской. Рядом с первой висела табличка, желтая от старости.

Ларс подошел прочитать. Звук шагов гулко разносился по пустому зданию.

— Есть здесь кто живой?

Из-за обшарпанной двери сбоку раздался скрипучий голос:

— Да что ж такое… Написано же: «Подача исков и жалоб после полудня». Для кого чернила тратили…

Дверь отворилась, и показался сутуловатый человечек с седыми волосами, которые топорщились, словно беспокойный летучий пух, и закопченным кофейником в руке. Увидев Ларса, старик остановил взгляд на блестящих нашивках мундира и кашлянул:

— Господин судья болеет. Сегодня вряд ли будет…

«Вот ведь принесла нелегкая, когда начальства нет», — ясно читалось на лице человечка.

— А вы кто такой?

— Секретарь. Протоколы пишу, документы подшиваю, пошлину принимаю. Архивы берегу.

— Архивы, говорите? Вот и славно. Значит, вы мне и поможете.

Ларс, не дожидаясь приглашения, протиснулся в комнату мимо обескураженного секретаря и обосновался на табурете. Комнатушка была тесная, вся заваленная картонными папками и стопками исписанной бумаги. Даже на подоконнике высилась гора документов. У порога кучкой лежали изломанные перья.

Секретарь смирился со вторжением. Он пристроил кофейник на маленькую железную печурку в углу, и, потирая пальцы, спросил:

— Так что угодно гере ленсману?

— Мне нужны сведения о земельной тяжбе между бароном Дальвейгом и жителями селения Альдбро.

— А-а! Как же я сразу не догадался! Так говорят, взяли уже стрелка? Или неправда? Слухи?

Секретарь по-птичьи склонил голову набок. Он явно любил посплетничать.

— Тайна следствия, — Ларс сделал строгое лицо и важно поднял палец. Мол, ни-ни, никак нельзя.

— А-а, ну да, ну да…

Секретарь взял с крючка серое полотенце и достал из подвесного шкафчика две чашки. Орудуя полотенцем, словно рукавичкой-прихваткой, снял кипящий кофейник с огня.

— Молока желаете?

— Нет, благодарю. Если можно, пару кусков сахара.

Подвинув Ларсу чашку, человечек устроился за столом напротив ленсмана.

— А что именно, позвольте спросить, вам надобно знать об этом процессе?

— Все и как можно подробнее.

— Тогда разговор наш будет долгим. Начать следует с того, что тяжба эта в некотором роде — историческая. Нет-нет, не по значению, конечно. Просто чтобы разобраться в сути дела придется вспомнить и историю Норланда, и историю почтенного рода Дальвейгов.

Секретарь приободрился. Он явно оседлал любимого конька и был рад, что заполучил внимательного слушателя.

— Как вы знаете, Норланд почти триста лет фактически находился во власти Сконнии. Печальные последствия Кергомской унии, принесшей столько вреда интересам нашей родины. Лет двести назад король сконнов Гакон Третий, уверившись в полной безнаказанности, пошел на меру, окончательно попиравшую устои унии. Он стал раздавать земли Норланда сконнскому дворянству. Так род Дальвейг, древний и в ту пору славный, получил поместье в нашей фюльке.

После восстания и разрыва позорной унии, перед королем Олафом возник вопрос — как быть с имениями и землями, принадлежавшими выходцам из Сконнии. К этому времени почти все они принесли присягу на верность законному королю и Норланду и, сами понимаете, конфискация имущества вызвала бы волнения и раздоры. Поэтому было принято решение оставить за дворянскими родами те земли, которые были им пожалованы в период унии, за одним исключением — земли, которые до пожалования числились в так называемом «праве общины».

— То есть, — решил уточнить Ларс, — те земли, которые до унии принадлежали городу, возвращались прежним владельцам?

— Именно. Это земли в собственности не отдельного жителя города, а всей общины, и каждый постоянно проживающий в поселении имеет право на долю пользования. Но, как правило, такие земли не делятся, а используются