Страж сумерек - Мария Чернышова

невыносимым, ребра затрещали, перед глазами поплыли зеленые круги, а в уши ворвался настойчивый колокольный перезвон…

— Нет! — крикнул Ларс, но из стиснутого спазмами горла вырвался лишь стон. — Нет! Нет!!!

— Гере ленсман! Гере ленсман! Да проснитесь же вы!

Ларс еще раз дернулся и очнулся. Непонимающе вытаращился на Акселя Линда, бледного и испуганного.

— Ты чего⁈ — прохрипел он, касаясь рукой груди.

— Вы кричали во сне, — проговорил Линд. — Орали просто…

Ларс огляделся, начиная осознавать окружающее. Он лежал на кровати в комнатушке под косым скатом крыши. Сквозь круглое окошко сочился бледный свет — солнце еще не встало. Под окном была еще одна кровать — лоскутное одеяло сползло на пол, рядом валялись сапоги.

Аксель посмотрел на начальника странным взглядом и пошлепал к столу, что стоял посреди комнаты. Взял кувшин, плеснул в кружку воды.

— Вот выпейте. На вас лица нет.

Ларс глотнул. Ужас постепенно отступал.

— Спасибо, констебль.

Аксель кивнул и вернулся к своей кровати, подобрав одеяло. Ларс поправил сбившуюся подушку, улегся, закинув руки за голову. Внизу слышались шаги и приглушенные голоса. Он, что перебудил воплями весь дом? Или просто здесь, в деревне, принято подыматься до рассвета? Какой же мерзостный был сон. Нарочно не придумаешь. Не надо было вчера пить и шататься по деревне…

Шататься по деревне.

— Аксель, — прошептал Ларс, — когда я вернулся?

— Не помню, гере Ларс — пробормотал констебль, не отрывая головы от подушки. — Что-то я напраздновался вчера… А что?

— Да ничего, — ответил Ларс. — Спи.

— А вы у Блюмквиста спросите, — сквозь зевок посоветовал Аксель, завертываясь в одеяло, точно в кокон. Через минуту парень уже вовсю посвистывал носом.

Ларс пялился в потолок. За окном медленно румянилась заря. Мычали коровы.

Поговорить с герсиром удалось лишь после завтрака. Пока Аксель, очнувшись от спячки, бойко наворачивал за обе щеки хлеб с ветчиной и козий сыр, Ларс глотал кофе и маялся сомнениями.

С одной стороны, и дураку ясно: ничем иным, кроме пьяного кошмара, видение быть не могло. Вот только он слишком четко помнил подробности: и ночную тишину, и прозрачный от лунного света березняк, и зеленоватые точки, горящие во мраке. Во сне он дрался с чудовищем, смердящим мертвечиной. Дрался страшно. Наутро обнаружился здоровенный синячище на плече, ребра побаливали, а пальцы левой руки были слегка рассажены. Может, он неловко упал? Нет, определенно, пора прекращать пьянки. Добром не кончится.

— Что же вы не едите ничего, гере Иверсен? — спросила фру Блюмквист. — Может, яичницу пожарить?

— Не беспокойтесь, — Ларс поднялся, отставив кружку с кофе. — Я сыт.

Вошел хозяин.

— Ну, гере ленсман, — улыбнулся он, потирая свежевыбритый подбородок. — где ж вы вчера так загулялись?

— А что, я припозднился? — небрежно спросил Ларс.

— Да уж, не то слово. Уж и гости все распрощались, а вас все нет и нет. Я собирался искать, а глядь — вы идете!

Значит, вернулся он сам. Наверняка, сильно навеселе.

— Я прошелся до березовой рощи. И, кажется, заметил крупного зверя в чаще.

— Надо же! — изумился герсир. — Медведи сюда не забредают. Если волк… Здесь большая стая бродит, да наши ребята капканы наставили, отогнали. Может, лось к водопою спускался.

Слова герсира успокаивали: где бы он ни шатался вчера ночью, все ужасы только привиделись. Иначе как бы он смог так спокойно вернуться назад.

— Да, гере Иверсен, зря вы беспокоились, — веселым тоном продолжал Блюмквист. — Вернулась ведь к Тильсену его коровенка!

Полицейская повозка катила в обратный путь. Констебль щурился на утреннее солнышко, Ларс же уныло потирал плечо и старательно вбирал в легкие смолистый аромат леса, надеясь, что голова прочистится.

— Как вы вчера с фру Геллерт побеседовали? — весело спросил Аксель. — Я специально пересел, чтоб не мешаться. Думаю: она с юга, вы с юга, найдете про что поговорить… а может, и знакомые общие сыщутся…

Ну это уж вряд ли, усмехнулся Ларс. Что общего у бывшей гарнизонной крысы с образованной столичной дамой? Разного поля ягоды…

Которые, как ни странно, вместе оказались на сельском застолье. Это влекло за собой неизбежный вопрос.

— А что они вообще здесь забыли? Этот Кнуд Йерде музыкант, так ведь? Кому ж он в глуши играет — коровам⁈

— Здесь тоже люди живут, — слегка обиделся за малую родину Аксель. — Здесь, в часовне даже орган есть, правда, расстроенный. И скрипачи здесь талантливые. Я сам слышал, как гере Йерде это нашему доктору говорил в прошлом году у Кари Ингвольсена на свадьбе. А уж он в этом толк знает.

Аксель чуть понизил голос, словно лошади и сосны могли подслушать и пересказать сплетню.

— Вообще, гере ленсман, наши поначалу дивились. Появился он здесь года два как. Дом купил. Прикиньте только — люди в город уезжают, а он вздумал селиться! Я бы понял, коли он усадьбу бы настоящую господскую приобрел, как иные, а то обычный дом. Но после дело прояснилось. Вроде со здоровьем у него нелады, вот врачи и прописали наши места.

Ларс вспомнил, как человек у которого «нелады со здоровьем» залпом расправился со стаканом крепчайшего алкоголя.

— Ну, поселился, Бьярне нанял себе в помощь, за домом приглядеть, за лошадью. Платит щедро, Тильсены, считай, на жалованье Бьярне и живут — из отца-то работник так себе. Деньги, значит, водятся. Живет спокойно, никого не трогает. Все привыкли уже. В городе тоже ни с кем особо не дружится, разве что с советником Реннингеном. Знаете же советника?

Ларс кивнул. Рольф Реннинген, вальяжный господин со знаком ордена Коронации, единственный, кто предложил поощрить отставного капитана не только морально, но и звонкой монетой, производил впечатление человека приветливого и, пожалуй, слишком веселого для той серьезной должности, что он занимал.

— И что он делает?

— Кто, Реннинген? Так лесом же торгует…

— Кнуд Йерде.

— Так я же говорю. Живет. По большей части по окрестностям бродит. Сам я не видел, но Бьярне рассказывал: мол, вернется и что-то в тетради пишет по полночи. Сочинительствует, как видно. А то на пианино наигрывает. Бьярне говорил: красиво играет, но как-то чудно́… Иногда уезжает дня на два, на три. Куда, никто не знает. А так человек вежливый, без надменности. Если деньжонок занять — не откажет. Или вот когда наши… Альдбро, то есть, задумали судиться с