Атман. Книга 1 - Екатерина Витальевна Белецкая

дом часть локации, и корабль должен будет их отсюда вывести, но… но этого должна захотеть сама Дана, а сейчас Дана — это Данька, её проекция из детства, и совсем не факт, что Дана-ребенок мыслит так же, как Дана-взрослая. Как в старом анекдоте про динозавра на улице. Пятьдесят на пятьдесят.

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Не могу сказать.

— Тут есть часы? — спросил Ит. — Может быть, если заметить время, можно будет понять, когда придет пора отправляться?

— Здесь нет часов, — помотала головой Данька. — Здесь же кухня, для чего здесь часы?

— Ну, посмотреть, когда обедать, например, — предположил Скрипач. — Или на пачке с макаронами всегда написано время, сколько их варить. Как же без часов?

— У бабушки и у мамы есть часы на руке, — объяснила Данька. — Если им надо, они и на руке посмотрят.

— Но у тебя-то нет часов на руке, как же тогда тебе посмотреть? — резонно спросил Скрипач. — Может быть, в комнатах есть часы? Большие, настенные. Есть или нет?

Данька с упреком глянула на него.

— В нашей комнате нет, — уверенно сказала она.

— А в другой? Которая бабушкина? — спросил Ит.

— Она была бабушкина, — очень серьезно ответила Данька. — Когда-то была. А теперь это другая комната.

— Какая? — не понял Ит.

— Совсем другая, — с нажимом произнесла Данька.

— Можно я посмотрю, нет ли в ней часов? — спросил Ит.

— Нет, — тут же ответила Данька. Посадила кошку, которую до сих пор держала на руках, на стул, а затем строго посмотрела на Ита. — Тебе пока нельзя в эту комнату.

— Почему? — спросил Ит.

— Потому что нельзя. Ты очень любопытный, — она насупилась. — Некрасиво быть таким любопытным.

— Ну и дела, — покачал головой Скрипач. — С какой это радости любопытство стало чем-то плохим?

— Потому что всему есть свой срок, — тихо сказала Данька. Погладила кошку, которая боднула головой её ладонь, и повернулась к Иту. — Даже у абсолютного безвременья есть срок, представляешь себе? Я вот не знала этого, Ит. А теперь знаю.

— Дана? — спросил Ит. — Погоди… для чего ты притворялась ребенком?

— Нет, это неправильно, — ответила Дана. — Это не так. На самом деле ребенок притворялся некоторое время мной. А сейчас — время притворства прошло. Впрочем, это всё уже неважно. Здесь действительно нет часов, Ит. И тебе действительно пока нельзя входить в ту комнату. Понимаешь?

— Но почему? — спросил Ит.

— Срок, — снова сказала Дана. — Это как с той ловушкой для снов, которую ты нашел тогда в портале. Когда пришел срок, ты её нашел. Помнишь? Конечно, помнишь, у тебя ведь такая хорошая память.

— Да, помню, но при чем тут это? — спросил Ит.

— При том, что ты помнишь всё, и приятное, и не очень, — Дана вздохнула. — А я позабыла. Да, Ит, я позабыла, как мама и бабушка называли меня китайским отродьем. Как одевали… вот как сейчас. Как мальчишку. Да еще и стригла меня мама как мальчишку, угадай, для чего?

— Из-за бабушки? — спросил Скрипач. — Та хотела внука, а не внучку?

— Верно, — покивала Дана. — Представляете, какой фурор я произвела, когда меня привели примерно в таком виде в первый класс?

Она невесело засмеялась.

— И этот случай. Тот, который длится сейчас… ну, вы понимаете. Так вот. Они, узнав о смерти соседки, разругались в пух и прах, и разъехались, на разных электричках, в город, с интервалом минут в сорок. И каждая решила, что девочку забрала другая. На следующий день мама позвонила бабушке, и поинтересовалась, собирается ли та возвращать ребенка законному владельцу. Услышав «какого ребенка?», мать рванула на дачу, и обнаружила, что я забралась в запертый дом каким-то непонятным образом, и сплю на кухне, а рядом со мной спит тёть Тамарина кошка Джини. Кошку она выгнала, а меня забрала с собой в город. Даже поесть не дала. А я не ела почти сутки, и была такая голодная. Да и ночи в августе не самые теплые, а обогреватель я включать побоялась, тем более что стоял он в бабушкиной комнате, и туда нельзя было заходить без разрешения. Когда мы с Лийгой искали самый страшный эпизод в моей жизни, мы нашли этот. Вроде бы просто глупость, верно? Но когда тебе всего шесть… думаю, вы понимаете.

— Это ужасно, — сказал Ит. — Дана, правда, это действительно ужасно. Представляю, какого страха ты тогда натерпелась.

— Смертельного, — просто ответила Дана. — Если бы не Джини, я бы, наверное, сошла с ума в ту ночь. От ужаса. А сейчас…

Она осеклась, и коротко глянула на ближнюю дверь в комнату.

— Что — сейчас? — не понял Скрипач.

— Я соврала, — беззвучно сказала Дана. — Здесь нет бесконечного дня. И солнце уже садится. А когда садится солнце, оживают тени. Здесь очень страшные тени. И ночью тут вовсе даже не тихо, потому что они живут.

— Кто? — спросил Скрипач.

— Тени, — пожала плечами Дана. Этот взрослый, усталый жест выглядел в исполнении шестилетней девочки странно и нелепо.

— Чьи тени? — спросил Скрипач.

— Я не знаю, — покачала головой Дана. — Дом скрипит и словно бы разговаривает, стены шевелятся, мебель сдвигается с мест. Мы не спим ночью, мы сидим в углу вместе с Джини, и ждём, что вот-вот эти тени доберутся до нас. Чёрные тени, от которых нельзя спастись. Потому что дом заперт. А знаете, там, на Берегу… я была так рада, когда у меня появилась Джини, — Дана улыбнулась. — Я уже совсем позабыла про этот случай, но кошку, нежную, добрую кошку, чьё тепло спасло меня той ночью, я помнила, и скучала по ней.

— Она пропала? — спросил Ит.

— Да, — кивнула Дана. — После смерти тёть Тамары она куда-то пропала. Это немудрено, потому что домашняя кошка не сможет жить одна на дачах. Наверное, она погибла в то же лето. Но она почему-то вернулась ко мне на Берегу. И здесь тоже.

Дана снова погладила кошку, и та опять боднула головой её ладонь, словно бы напрашиваясь на новую ласку.

— Она добрая, — сказала Дана