Одинокий медведь желает, или Партия для баса - Тереза Тур

моему истеричному позору был еще один свидетель. Жуть!

— Мороженое? Не знаю… Клубничное девочки любят… — донесся до меня мягкий, звучный, красивый, но очень смущенный голос.

Я все же скривилась — не на голос, нет. Хотя перед посторонним человеком было жутко неловко. Ну, если подумать, то и перед Серым тоже. Вообще, зареванная физиономия и состояние истерики, которую ты не можешь контролировать — это в принципе не воодушевляет. Но мороженое как успокоительное. Да еще и клубничное…

— Может, лучше пострелять, — пророкотал над моим ухом Серый. Неуверенно.

— Да! — вырвалось у меня.

Как-то подозрительно сладострастно. Должно быть, чересчур, потому что Серега рвано вздохнул. И прижал к себе что было силушки молодецкой. Ой. Ого-гой. В смысле, он извращенец — хотеть зареванную меня. Но… приятно.

— В тир? — с надеждой спросил Сергей.

Я задумалась. И даже слезы высохли. На самом деле, я понадеялась, что он сейчас расчехлит свой охотничий карабин, который с утра привел всех в такой экстаз. Протянет мне, прищурившись и изогнув соболиную бровь. Скажет, низко, рокочуще, да так, что у меня все волоски на теле встали дыбом, даже те, что были уничтожены при эпиляции:

— Давай, детка, вмажь ему.

И я… схвачу… Но, боюсь, свначала не карабин и кучу патронов. Сюначала… Ух, что мне тут же умслужливо предоставило воображение на тему «за чьто бы такое внушительное схватиться и что с ним сделать»… А тело, зараза предательская, как отозвалось, да как одобрило план с дополнениями и вариациями… ой. Ой-ой. Кто-то тут совсем с дуба рухнул, мечтать о буйном сексе посреди центрального, мать его, Сочинского парка!

«Стресс, это просто стресс, успокойся, Кариночка, не набрасывайся на мужчину, он не поймет. И косметика у тебя размазалась!» — попробовала напомнить себе о реальности я.

Не очень-то получилось. Все внутри дрожало, тянулось к горячему мужскому телу — такому крепкому, большому, надежному, способному любому Марату оторвать бошку и все прочие выступающие части тела… Очень-очень эротично оторвать, так чтобы мышцы перекатывались под кожей… вот тут, прямо под моими пальцами… Ох, как здорово-то!..

— С тобой все хорошо? — обеспокоенные синие глаза уставились на меня.

А до меня внезапно дошло, что последний «ох» сказался вслух. Простонался. Блин. Позорище!

Пользуясь тем, что Серый меня обнимал, я спрятала лицо у него на груди. И вздохнула. Откуда же он взялся-то? И есть ли у меня в сумочке влажные салфетки? С потекшим офисным макияжем я как-то не слишком комфортно себя ощущала.

— Вот видишь, Ваня. Все же стрелять! — ликующе произнес мужчина моей мечты. И легонько поцеловал меня в макушку: — Ты — совершенство.

Тут я на него с удивлением посмотрела. Вроде бы не издевается. Как-то странно даже. И выглядит умиротворенным и счастливым. Словно в лотерею миллиард выиграл. Причем в долларовой валюте.

В ответ ему раздался одобрительно хмыкнули. И сунули мне в руки упаковку влажных салфеток. И… я мельком, краем глаза заметила на ухоженной мужской руке гладкое золотое кольцо. Клубничное мороженое, салфетки с собой и кольцо. Ага. Ваня женат, причем давно и похоже счастливо.

Почему-то меня это обрадовало. Уютнее как-то стало.

— Спасибо, — пробормотала я, вынимая салфетку из пачки и отворачиваясь от Серого. Снятие потекшего макияжа — дело слишком интимное. И зеркальце не помешало бы.

— Ваня, — скомандовал тем временем Серый, — придумай или нарисуй мне фломастер. Черный.

— Фломастер-то зачем?

— Карина нарисует того, кто ее обидел. Будем палить.

— В голову? — с редким пониманием сути дела уточнил Ваня.

— Ну, в конечном итоге и туда, — не стал спорить Серый.

Он развернул меня к себе, вытянул из пачки еще одну салфетку и бережно стер с моего лица остатки безобразия. Этак легко, непринужденно и чуть ли ни привычно, словно тысячу раз помогал зареванным дамам ликвидировать последствия аварий.

А я, не пытаясь больше прятаться, искоса глянула на его друга. Того самого Ваню, из-за которого Серый сорвался. И унесся, будто асфальт под колесами горел.

Ваня был блондином. Тонкий, звонкий, изящный. В чем-то невозможном для нормального человека кислотно-оранжевом, сияющем даже в нашей бархатной ночи. Апельсиновое солнце. Только солнце хмурилось, сжимало и кусало губы, и занавесилось длиннющей челкой так, что половины лица было не видно. В сочетании с кепкой козырьком назад и узкими белыми штанами… Не знай я, что Ваня — друг Серого и не заметь обручальное кольцо, дала бы ему лет двадцать от силы. И пламенную любовь к аниме.

Что ж. С Ваней более-менее понятно, а вот кто такая Олеся? М… жена Вани? Или все же…

Так. Уймись, Карина. Не придумывай имена вашим с Серым шестерым детям. Лучше улыбнись и скажи:

— Спасибо… э… Иван?

Мне в ответ улыбнулись из-под челки.

— Приятно познакомиться… Карина.

— Карина, — подтвердил Серый. Гордо так. И обнял за плечи, мол, не просто какая-то там Карина, а моя личная Карина. — Идем стрелять.

В ближайшем тире нашлось все. Как по волшебству. Возможно, волшебство заключалось всего лишь в нескольких купюрах — только возможно. Серый сделал свое чудо как-то на удивление непринужденно и деликатно. В общем, было все.

Винтовки.

Ватман.

Цветные маркеры.

Детский восторг — в моей душе, как результат волшебства. Я говорила, что Серый — мужчина мечты? Так вот. Подтверждаю. Таких больше не бывает, мир не вынесет два совершенства одновременно. Рухнет от счастья.

Впрочем, Ваня тоже был ничего так. Пока Серый устраивал волшебство с ватманом и маркерами, Ваня…

— Ты достойна лучших райских яблок, но это же Сочи, — и мне протянули персик.

Персик был огромный, мягкий и сочный. Я изгваздалась им по самые ушки, Ваня довольно улыбался, а Серый грозно сверкал на него синющими глазами, обнимая меня и сцеловывая персиковый сок с моих губ.

Ну как так можно, а? Это вообще незаконно, так целоваться! И быть таким, таким…

— На, твори, — вручили мне маркеры и та-ак многообещающе улыбнулись, что я едва не забыла, кого же мне так хотелось пристрелить. А потом гордо пояснили для благодарной публики: — Кариночка у меня художница!

Прозвучало почти как «Кариночка у меня круче Ренуара».

Черт. Ну приятно же!

— Как там зовут злодея, обидевшего принцессу? — спросил Ваня, примериваясь к одному из пустых ватманских листов, уже приколотых к задней стенке тира.

— Марат, — сказала я. — Но на злодея он не тянет. Так. Гнусь мелкая.

Серый понимающе хмыкнул. Хотя что он там мог понять? Вряд ли его хоть когда-то принимали на работу с условием «будешь хорошей девочкой прямо на этом столе».

М-да. Посмотрела бы я на того смельчака — потом, в больничке, со свернутым носом