Забытое заклятье - Елена Комарова

владельцу литературного журнала. Так Себастьян стал корректором, позже – редактором, и к концу учебы заработал хорошую репутацию в окололитературных кругах.

– А стипендия? Насколько я помню, твои оценки давали право на стипендию!

– Ее как раз хватало на оплату обучения для иностранцев, – ядовито ответил племянник.

– Все из-за того, что ты решил учиться в Вендорре! – сразу же оседлал любимого конька Биллингем. – Если бы ты поступил в Нейи, как подобает всем достойным членам нашего семейства …

– …и женился на милой Терезе, которую ты так настойчиво сватал мне в прошлом году… – привычно продолжил Себастьян. – Кстати, ты меня вызвал в приказном порядке по этой же причине?

– О небеса! – запальчиво воскликнул господин Ипполит. – Разумеется, ты забыл, что по условиям завещания моей дорогой сестры тебе через неделю вступать в права наследства!

Он был прав. Себастьян действительно позабыл о том, что ему причитаются собственные средства. До определенного момента ими распоряжался Ипполит по праву старшего родственника и опекуна, и молодой человек не сомневался в надежности рук дяди.

– Боюсь, это сейчас невозможно, – мрачно ответил Себастьян. – Будем надеяться на форс-мажорные обстоятельства. Дядюшка, иного выхода нет. Нужно ехать в столицу. И, возвращаясь к нашей беседе, купить билет на поезд до Ранконы, оплатить там жилье на некоторое время, пока не найдется подходящий специалист, а когда он найдется, он тоже возьмет плату за свои консультации.

Дядя задумчиво пожевал губами. Деваться было некуда.

Под его руководством Себастьян отсчитал нужную панель и надавил на нее с краю. Открылась потайная ниша, в глубине которой серым металлом поблескивала дверца сейфа. Были бы у господина почтенного винодела руки, он бы сам набрал комбинацию, но рук не было, и он, скрепя сердце, раскрыл племяннику шифр.

Еще через несколько часов по дороге, ведущей к станции, промчался всадник на гнедом коне. Притороченную к седлу сумку, какие обычно носят художники, занимало нечто прямоугольное и довольно крупное.

Глава 8

Танн

Вальтер Хельм поправил пепельницу, переставил на место чернильницу. Видимо, служанка (вот ведь глупая, сто раз ей велели не трогать ничего на столе!) вытирала пыль и все передвинула. Ей что дорогой магический прибор, что грошовая свечка – все едино. День только начался, а он уже раздражен, поморщился Хельм и потянулся за трубкой. И тут же вспомнил, что вчера, кашляя перед сном, сказал курению окончательное «нет». Радости не прибавилось.

В дверь постучали. Вернее, поскреблись.

– Входи, Валентина!

Валентина вошла, замерла на секунду на пороге, окинула взглядом отцовский кабинет. Села на краешек кресла, оправила жакетку и внимательно посмотрела на отца. Да, в ней сразу видна наша порода, подумал Хельм с гордостью.

Его родители эмигрировали в Ольтен из Ветланда, когда Вальтеру было всего десять лет, и сейчас в его речи не осталось и намека на твердый ветландский выговор. Но все прочие добродетели национального характера оставались при нем. Он мечтал делать в Ольтене настоящий ветландский шоколад и в достижении своей мечты преуспел. К пятидесяти годам ему принадлежала если и не кондитерская империя, то уж небольшое королевство – наверняка. Так же успешно складывалась и семейная жизнь – любимая жена Марта подарила Вальтеру Хельму четверых прекрасных детей. Сыновья и младшенькая Китти были копией отца, и в Ветланде их без всякого сомнения приняли бы за местных – высокие, стройные, светловолосые и голубоглазые. И только Валентина, старшая дочка, была невероятно похожа на мать – пониже ростом, с огромными карими глазами в обрамлении пушистых черных ресниц и с густыми каштановыми волосами, которые заплетала по местной моде в толстую косу. Но решительный подбородок и целеустремленность на грани с упрямством ей достались совершенно точно от отца.

– Вот что, дочь, – сказал Вальтер, решительно хлопнув ладонью по зеленому сукну стола. – Тебе скоро двадцать один. Пора замуж. Я нашел тебе супруга. Петер Тауберг. Он заканчивает учебу в Лагварде, остался один год. Недели через две он приедет в Танн на именины матушки, тогда познакомитесь и объявим о помолвке. На Святую Анну поженитесь.

– Есть возражение, папа, – ответила дочь, выпятив губу.

Кондитер напрягся.

– Я не хочу замуж за Петера Тауберга.

– Хорошо, – сказал Хельм. На секунду Валентине показалось, что она ослышалась. – Не хочешь за Петера, пойдешь за его младшего брата Любена. – Он приподнялся в кресле, перегнулся через стол и оказался лицом к лицу с дочерью. – Это даже лучше.

– Папа! – севшим от волнения голосом сказала Валентина. – Папа, я вообще не хочу замуж!

– Должен тебя огорчить, дочь. Ты должна.

– Папа, ты ведешь себя как опереточный тиран-отец! – Валентина тоже поднялась и оперлась ладонями о столешницу, так что отцу пришлось немного сдать позиции. – Это смешно! В наше время распоряжаться детьми как собственностью!..

Какое-то время отец и дочь не отрываясь смотрели друг на друга. В конце концов молчаливый поединок выиграл тот, кто был старше и опытнее.

Вальтер Хельм сел в кресло и улыбнулся. Валентина надулась и отвернулась.

– Я не хочу, чтобы ты считала меня тираном, Валентина, – сказал отец. – Но ты носишь фамилию Хельм, и у тебя есть обязанности как у наследницы «Сладкой жизни». Наше дело расширяется, и его успех зависит в том числе и от тебя.

– Я понимаю, как может пригодиться мое образование и работа в магазине, но чем я смогу помочь, занимаясь только домашним хозяйством?

– Союз с Таубергами для нас важен, – коротко ответил Вальтер Хельм. – И не беспокойся, не для того я отправил тебя постигать суть дела с самой низшей ступени, чтобы не использовать в будущем этот опыт.

Валентина усмехнулась, обошла стол и поцеловала отца в гладко выбритую щеку.

– Прости, папа. Я больше не буду спорить с тобой.

– Умничка, – обрадовался кондитер и погладил дочь по голове. – Я вовсе не так суров, как ты думаешь. И можешь выбрать, за кого идти замуж – за Питера или Любена.

– Жаль, что я ни с одним из них не знакома, – вздохнула Валентина.

– Это поправимо, – одобрительно прогудел Хельм, целуя ее в лоб. – У вас будет время пообщаться на именинах. А теперь ступай. И скажи матери, пусть зайдет ко мне.

Валентина сделала книксен и вышла. На лестнице она остановилась и от души показала язык двери кабинета.

Эдвина наблюдала,