Человек государев - Александр Горбов

— Выпьешь, Мишань?

Зубов взял с подоконника бутылку с отбитым горлом. Осмотрел залитый вином подоконник, заваленный бумагами стол, кресло с брошенным на спинку мундиром и свисающим с подлокотника дамским чулком. Перевел взгляд на комод. Высмотрев среди скопления бутылок винный бокал, просиял.

Ополоснул бокал в умывальнике, налил шампанского.

— За знакомство! — отсалютовал мне бутылкой.

— Стекол нет? — я посмотрел сквозь бокал на свет керосиновой лампы. — Чем ты так горлышко, саблей?

— Ей, родимой, — гоготнул Зубов. — Какие стекла, обижаешь! Чай рука набита…

Тут он запнулся. Задумчиво посмотрел на саблю — она, выпав из его руки, так и лежала на полу. На меня. На потолок и оставленную в нём выщербину.

И вдруг гаркнул:

— А ну пошел вон, филер вонючий!

Ринулся к двери.

Я обернулся и увидел, как в коридоре мелькнул знакомый ночной колпак. Зубов захлопнул дверь. Подобрал с пола саблю, сунул в висящие на кресле ножны.

Пожаловался:

— Куропаткин, с-скотина! Его хозяйка подрядила за мной шпионить. Обо всём докладывает. Завтра, как пить дать, накляузничает, что мы с тобой всю ночь дебоширили.

— Ну, справедливости ради — если бы я сюда не вломился, так бы и было. С той разницей, что ты бы и без меня прекрасно управился. Зачем мне в стену стучал?

— В стену? — озадачился Зубов. Задумался. — А! Так это я сапогом кинул. — Перевёл взгляд на валяющиеся на полу сапоги. — Потом — вторым.

— Ещё раз кинешь — я тебе эти сапоги на голову надену. И первый, и второй.

Зубов гоготнул. Согласился:

— Заметано. Ты, я вижу, парень не промах. Будем знакомы.

Ударил бутылкой о мой стакан и приложился к отбитому горлышку.

Крепкий сон, внезапное пробуждение и неожиданное знакомство меня встряхнули. Чувствовал я себя относительно бодро, да и Зубов при ближайшем рассмотрении оказался вроде бы неплохим парнем. Из тех, кого время от времени надо ставить на место, чтоб не зарывались, — и тогда они чудесные люди, был у меня в гимназии такой приятель.

В общем, выпить с Зубовым я не отказался. Никогда не помешает узнать побольше о том месте, где собрался обитать. О себе приготовился рассказывать сдержанно, но не понадобилось даже этого. С ролью рассказчика Зубов прекрасно справлялся сам.

Я узнал, что его полк расквартирован в Москве. И у Зубова там, между прочим, на Хамовническом валу прекрасная квартира с совершенно дивной хозяйкой. Прелестная старушка, божий одуванчик. Зубова обожает и никогда не пристаёт с глупостями вроде требования внести оплату за позапрошлый месяц. Не то что госпожа Дюдюкина.

Имя Агриппины Аркадьевны Зубов произнёс с некоторой опаской и посмотрел на дверь. Должен он был, видимо, не только за позапрошлый месяц. Расплатиться планировал сегодня, но, как на грех, проигрался в карты. При этих словах Зубов с надеждой посмотрел на меня.

Я категорически мотнул головой. В долг давать картёжнику не стал бы, даже если б было, что давать. Зубов, впрочем, не расстроился — нет, так нет. Сегодня продулся, завтра отыграется — в этом тезисе, как я понял, заключалась вся его жизненная философия. Он и в Туле-то оказался в результате какой-то карточной истории, с дракой и призывом городового. Отчаянно здесь скучал, но срок ссылки уже подходил к концу.

— В целом, городишко неплохой, — заключил Зубов. — Тоска, провинция, но жить можно. Ежели что, Мишань, ты на меня всегда рассчитывай.

Я пообещал новому товарищу, что непременно буду рассчитывать. Про себя вздохнул. Ивана Карловича Корша — человека, на которого и впрямь могу рассчитывать, — увижу не раньше чем послезавтра.

Засиделись мы с Зубовым до глубокой ночи. К себе в комнату я вернулся, зевая во всю ширь, и сразу рухнул в кровать. Спал как убитый. А проснувшись, понял, что стою над трупом. Уютная мансардная комната в доме госпожи Дюдюкиной исчезла.

Я находился в довольно большом, но грязном и тёмном помещении. Посреди него стоял стол, уставленный недоеденными закусками, бутылками, усыпанный объедками и папиросным пеплом. Между тарелок и стопок приткнулись щербатые блюдца, приспособленные под пепельницы. Тут же валялись брошенные игральные карты. Комната тускло освещалась висящей под потолком керосиновой лампой. Лампа покачивалась. Да и в целом создавалось впечатление, что люди спасались отсюда бегством, причём буквально секунду назад — стулья перевёрнуты, посуда побита, в одном из блюдец дымится окурок. Из-под опрокинутой рюмки продолжало растекаться нечто, издающее сивушный запах.

Себя я обнаружил стоящим над распростертым на полу телом. Голова человека была вывернута набок под неестественным углом. Но напугало меня не это. А то, что в руке я сжимал изрядную пачку ассигнаций.

— Это ещё что⁈

Я взревел и понял, что голос сейчас — не мой. Телом завладел Захребетник. И судя по тому, что я наблюдал вокруг, ни в чём себе не отказывал.

«Деньги».

— Вижу, что не канделябр! Куда тебя занесло, что это за место? И кто это, чёрт возьми, такой⁈

Я посмотрел на труп у ног.

«Тут воровская малина, — без тени смущения доложил Захребетник. — Это — главарь банды. Если заглянешь за стол, увидишь ещё одного вора. Остальные разбежались. Не думаю, что за подмогой, слишком напуганы… Ч-чёрт!»

В ту же секунду моё тело бросилось на пол, сгруппировалось и откатилось в сторону. На долю мгновения раньше, чем прогремел выстрел. Зазвенело оконное стекло — стреляли из окна, с улицы. В бревенчатую стену на высоте моего роста вонзилась пуля. Посыпалась древесная труха, отлетела выбитая щепка.

«Да чтоб тебя! — ругнулся Захребетник. — Не было ж у них стволов!»

Я схватил валяющийся рядом с трупом стул и швырнул его в окно. Одновременно с тем, как раздался ещё один выстрел. И тут же бросился к двери в стене.

Она вела не на улицу, а в заднюю комнату — тесную и загроможденную какими-то тюками. Сквозь тюки и поломанную мебель я пробился к окну. Двумя руками распахнул рамы, вскочил на подоконник, спрыгнул вниз и бросился бежать.

Однако убежал недалеко. Через пару кривых, покосившихся домишек свернул за угол. Рука нырнула за пазуху. Привычным движением выхватила из кобуры револьвер. Я замер, слившись со стеной. По переулку застучали сапоги.

«Двое», — мелькнула в голове мысль, принадлежащая Захребетнику.

Когда бегущие поравнялись с домом, я выстрелил. Раз, потом другой. Обоих уложил наповал. Выждал пару минут, но погоня не возобновлялась. Зато начал оживать переулок — в тёмных окнах замелькали огоньки свечей.