Время скитальцев - Мария Чернышова

взял под уздцы лошадь, уводя ее от очередного лилового кустика, на который она нацелилась.

— Попроси его зайти. Скажи, в доме Танкреди раненая женщина, и граф Феррато просит его помощи.

Парнишка кивнул и скрылся за калиткой. Щелкнул ключ.

* * *

Дошла. Она дошла, пусть последние шаги и тащилась, едва переставляя ноги и держась за чьи-то плечи. Голоса вокруг доносились, словно сквозь вату. Она слышала, но слов не понимала — смысл ускользал, рассеивался где-то за пределами сознания.

Но она знала, что дошла.

Где-то далеко заскрипела дверь. Кто-то расстегнул плащ Молчальницы и он пополз с плеч, словно змеиная кожа. Чужие руки опустили ее куда-то, и она покорно села, зная, что путь окончен, что не встанет больше даже под угрозой смерти.

Голоса отдалились, и Джованна потеряла счет времени. Полусон. Полуявь. Усталость, что тяжелее могильной плиты. Бесконечность, ценная своим спокойствием. Путь окончен.Все прочее не в ее силе, не в ее власти…

— А здесь что такое?

Резкий, словно карканье ворона, голос вырвал ее из полузабытья. Джованна сделала над собой великое усилие и открыла глаза.

Она сидела на нижней ступеньке лестницы, упираясь головой в перила. Рядом, наклонившись, стоял человекс очень недовольным лицом. Седой ежик волос и властный вид отчего-то напомнили о примо-квесторе, оставшемся в Реджио. Может, это здешний префектор или иной какой чиновник пришел арестовать ее за все преступления?

Джованна попыталась встать, но ноги подкосились, и она шлепнулась назад на ступеньку, решив, что уж если арестовывают, то пусть сами и вытаскивают наружу. Нечего упрощать им работу.

Человек поймал ее за плечо, не давая завалиться набок. Выражение лица его сделалось из просто недовольного недовольно-озабоченным.

А Джованна отрешенно подумала, что вряд ли судейский чиновник станет носить на шее старый вязаный шарф выцветшего бледно-лилового цвета.

Остроносый, с глубоко запавшими блестящими глазами на костистом резком лице, человек напоминал то ли любопытного грача, то ли старого ворона. Впечатление усиливалось из-за длинного плаща-безрукавки, чьи полы напоминали крылья. Сейчас дорогая ткань, украшенная по кромке сложной вышивкой, обметала прямо сказать грязноватые полы, но человеку, казалось, было наплевать.

— Руку, — сказал он, и когда Джованна непонимающе уставилась на него, нетерпеливо повторил: — Руку, руку.

Он сцапал ее запястье.

Джованна впервые в жизни видела, чтобы у мужчины были такие изящные ладони. Узкие, с длинными цепкими пальцами, что быстро и уверенно нащупали ее пульс. Человек молчал, как видно считая в уме, и тонкие бледные губы его недовольно кривились.

Джованне внезапно стало стыдно за свои руки: грязные, шершавые, с пятнами ожогов и темными ободками под ногтями. Руки, по которым сразу видно, кто она такая.

— Да уж, — пробормотал человек, выпуская запястье, и тут же без церемоний протянул руку к ее лицу. Джованна не нашла в себе сил отшатнуться, и два пальца подняли ее подбородок, разворачивая к свету, затем мягко коснулись кожи, оттягивая нижнее веко.

— Вы когда последний раз спали, джиори?

Дельный вопрос. Вот только ответа на него она не помнила и честно в том призналась.

— Что значит, не помните? А ели когда?

Благие, что за вопросы? Какая кому разница?

Звук шагов, полузабытый, но вполне приметный.

— Джиор Танкреди, у вас есть совесть?

— Спорный вопрос, маэстро. Насколько я знаю, когда-то имелась. Я правда давно не вытаскивал ее из сундука. А что?

— Я никогда бы не подумал, что вы способны морить своих подручных голодом.

— Что⁈

— Что слышали! У этой женщины явное истощение. Она даже на ноги встать толком не может. А также проблемы с сердцем и, возможно, иные недуги, которые сейчас я не могу оценить должным образом. Проводить осмотр, сидя на лестнице, не слишком-то удобно.

— Это скверное стечение обстоятельств, маэстро. Я уже послал Шеад домой за провизией, и скоро здесь будет горячий завтрак. Нет, скорее все же обед… А когда все комнаты будут готовы, то вы сможете работать в более удобной обстановке.

Человек пренебрежительно поморщился.

— Стечение обстоятельств? Надеюсь. Но никакой тяжелой пищи, поняли? Но совесть вашу и впрямь пожрала моль. Вы присылаете за мной, требуете явиться к раненому. Я являюсь, и что вижу? Три пациента вместо одного! Предупреждать надо! Если вы не цените свое время, не думайте, что другие не могут рассчитывать свое…

— Поверьте, маэстро, я научился чрезвычайно ценить время…

— Оно и заметно, — проворчал лекарь.

— Но я не вижу третьего пациента…

— Серьезно? А вы сами? И только не лгите, что помощь не нужна. Не поверю. Что молчите? Или желаете лечиться у ксеосского попугайчика?

— Ну, костоправ он отменный.

— Я знаю, — с ядовитой усмешкой ответил лекарь.

— Но лечиться я все же предпочту у вас, маэстро.

— Разумное решение.

— С вашего позволения, обсудим это чуть позже.

— Разумеется позже, потому что я уже опаздываю на лекции. Значит так, лечение раненой мы обговорили. Накормите свою служанку и отправьте ее спать. Мой помощник принесет лекарства. Завтра я приду снова, и горе вам, джиор, если я увижу, что мои предписания не выполнялись.

— Вы взяли себе нового ученика? Того беррирского юношу?

— Я не сказал ученик, я сказал помощник. Он не лекарь. Я больше не беру учеников. Устал возиться с бестолковыми молокососами. Вкладываешь время и силы, словно воду в решето льешь. В лучшем случае получается добросовестный исполнитель. Но такого можно подготовить и в Школе, к чему тогда лишние усилия?

— Но были же исключения, — голос Аррэ звучал странно мягко.

— Три, — согласился человек. — И что толку? Один погиб, другой бросил занятия и сбежал, а третья никогда не сможет использовать свой талант в полную силу. И так и будет метаться между долгом и призванием, пытаясь сесть на два стула. Так что я покончил с частным преподаванием раз и навсегда. С публичным, кстати, скоро покончу тоже.

— Что⁈

— Что слышали. Пусть ксеосский попугайчик ликует.

Открылась дверь, по плитам внутреннего дворика простучали шаги, и в поле зрения Джованны возникла девушка, слегка запыхавшаяся от быстрой ходьбы.

— Сейчас слуга все принесет, Баштар, — издалека начала она и, увидев лекаря, резко остановилась, потупив глаза.

— Маэстро Фернан.

Джованна присмотрелась. Что-то смутно знакомое было в лице девушки. Тонкие, но не вялые черты, вьющиеся густые волосы, упрямое выражение.

— Как дела, Шеад? — спросил лекарь. — Повитуха, что я прислал, справилась?

— Было сложно, но все обошлось.