Время скитальцев - Мария Чернышова

не отвалил. Напротив, он, осторожно ступая по черепице, подошел ближе к краю и деловито упер руки в бока.

— Этот пустырь — участок моего господина. Здесь каждый это знает. А он очень не любит, когда ашас-кадо.

— Когда что? — переспросил Гвоздь.

— Когда шарятся вокруг, — пояснил подросток. — Шарятся, топчут травы и суют свой нос, куда не надо. А если он увидит, что ваша лошадь ест шалфей, то вообще тебя ашшеркад.

— Чего⁈

— Найдет твое сердце и печень. Он может, уж поверь.

Еще не легче! Может, здесь какой сумасшедший живет… богатый сумасшедший, с которым опасно связываться.

— Мы не шаримся, — примирительным тоном сказал Гвоздь. — Мы скоро уйдем.

— Вы убили женщин и сейчас грабите? — уточнил парнишка.

— Чирей тебе на язык! — возмутился Одо.

— Значит, убили и теперь думаете, как продать тела лекарям на потрошение. Но здесь никто не купит. Здесь уважаемые люди.

Подросток сел и неуклюже, точно мешок муки, спрыгнул вниз. Приземлился, однако, на ноги, отряс узкие черные штаны, повыше закатал рукава белой рубашки и вразвалочку подошел к приятелям:

— Обморок, — заявил он, взглянув на Безмолвную сестру. — Надо капюшон снять.

— Сами видим, — сказал Одо. — Грешно с Молчальницы покровы срывать, не знаешь, что ли.

— А иначе она помрет от недостатка свежего эфира, — заметил парнишка. — Боитесь, руки Эрра отсечет?

Он нагнулся и легким движением отодвинул капюшон Безмолвной сестры, подставив солнцу ее бледное морщинистое лицо со впавшими, словно у мертвой, щеками.

Одо и Рамон переглянулись. Признаться себе, что малолетка оказался смелее, было неприятно.

— Ты куда лезешь? — шикнул Одо. — Сами бы справились. Вали отсюда.

Рамон торопливо дернул его за рукав.

— Ты здесь живешь? — спросил подростка Гвоздь. — Можешь, сказать, какой это дом? Как здесь вообще дома считают?

Парнишка мельком взглянул на бумажку, окинул взором площадь и уверенно указал на тот самый запущенный дом.

— Считают от статуи герцога слева направо, — пояснил он. — Вот этот дом, но там никто не живет.

— Серьезно? — опечалился Одо. — И что делать?

— Правда, там сегодня с утра порог подмели и окна открывали проветривать…О, вон Шеад идет! Сейчас спросим!

— Шеад? — Одо, к изумлению Гвоздя, слегка покраснел и смутился. — Ты ее знаешь?

— Конечно, — беспечно отозвался подросток. — Джиорини Шеад, доброе утро! Идите сюда!

Девушка, что бодрым шагом пересекала площадь с объемной корзиной в руке, остановилась, осматриваясь из-под руки.

Ишь ты какая яркая, оценил Гвоздь. Чернокудрая да чернобровая. Только взор больно дерзкий. Капризная, поди.

— О, привет тебе, Эшайн! — отозвалась она. — Ты что там забыл? Шалфей рвешь?

— Если бы, — ответил подросток. — Спасаю от посягательств. Поможете?

— Эшайн, мне некогда! — однако девица, бойко стуча каблучками, приблизилась и заглянула в проулок. Лицо ее тут же изменилось. Она ойкнула и зажала рот ладонью, словно боясь закричать.

— О, мураровы братья, что же это⁈ Они живы⁈

— Пока живы, — успокоил подросток. — И они, кажется, направлялись в тот дом, за которым присматривает ваша матушка.

— Да что ты такое говоришь⁈ Послушайте, что ж вы все стоите? Нужно же что-то сделать!

— Нужно, — сказал подросток. — И побыстрее. У меня там курица тушится. Я вообще на пять минут вышел — петрушки нарвать…

— Так ты поваренок, что ли? — фыркнул Одо. — Ищешь сердце и печень у курицы? А твой господин — повар, что ли? Может, даже герцогский, раз здесь живет?

Парнишка посмотрел на него, словно на умалишенного. Шеад внезапно хихикнула, словно Комар сказал смешное, и сразу посерьезнела.

— Нет, — решительно сказала она. — Так не пойдет. Надо их перенести в дом. Ты его позовешь? — спросила она подростка.

— Попытаюсь, но сами знаете…

Гвоздь приметил, что Одо не понравился этот обмен репликами. Друг вообще сделался слишком странным, когда появилась эта девица. Как-то задергался, еще сильнее занервничал. Но сейчас было не до подозрений.

— Я пойду отворю двери, — решительно сказала Шеад и, подхватив корзину, направилась на площадь. Через минуту тишину разорвал ее восторженный крик:

— Баштар!

Комар ринулся на крик, словно ему пятки подпалили. Гвоздь замешкался, но все же последовал за другом.

Смуглый парнишка остался на месте и невозмутимо пощупал запястье Безмолвной сестры. Лицо ее уже не казалось столь мертвенно-бледным, на губы возвращалась краска. Парнишка удовлетворенно кивнул и перешел к молодой женщине, осторожно приподняв платок. Скривился, глядя на несвежую, покрытую пятнами крови повязку, видневшуюся за на половину расшнурованным корсажем.

— Ой, и разозлится же он, — пробормотал подросток. — Просто в ярости будет. Идарак-тааб, полный идаак-тааб.

— Криворукая работа, да, парень?

Эшайн разогнулся. Бальтазаррэ Танреди с сияющей Шеад под руку и слегка смущенными Гвоздем и Комаром за спиной, появился на лужайке, окидывая все вокруг тревожным взглядом, точно полководец, спешащий к полю битвы.

— Не совсем верный перевод, — заметил парнишка. — Рукожо…

— Здесь женщины, — Танкреди подошел ближе. Лицо его потемнело.

— Благие, что стряслось⁈ Они были одни? Без мужчин?

— Да, джиор, — Комар выступил вперед. — Серые ворота… там мы встретились, и сестра-Молчальница…

— После. Все после. Ты, — ткнул он пальцем в Гвоздя, — бери ее на руки и неси в дом. Живо!

Гвоздь, и не думая пререкаться, осторожно поднял молодую женщину и потащил через площадь, про себя ужасаясь тому, как безвольно обмякло ее тело.

— Ты и ты, — указал Танкреди на Шеад и Одо, — проводите Безмолвную сестру. Осилите?

Одо взглянул на Шеад и первым, подавая пример, перекинул руку самозванной жрицы на свое плечо.

— Осторожно. Вот так, встаем все вместе. Вот так… идем… Не тяжело, Шеад?

— А ты…

— А я пойду петрушку рвать, — сказал щекастый подросток, — а то курица сгорит.

Он прошел вдоль каменного забора к маленькой калитке и, достав ключи, открыл дверцу в сад.

— Ты отсюда? — спросил Танкреди, кивая на усадьбу за забором.

— Да, джиор.

— Твой господин дома?

— Да.

— Как его здоровье?

— Как всегда.

— А как настроение?

— Как всегда.

— Значит, паршивое.

— Паршивое, — согласился парнишка. — А если ваша животина сожрет шалфей, а я угроблю курицу, оно станет вообще омерзительным.

Аррэ Танкреди