Князь: Попал по самые помидоры 18+ - Гарри Фокс

кажется, справа от тебя немного недостаёт ласки. Божественное внимание должно быть всеобъемлющим.

Роксана покачала головой, но на её губах играла улыбка. Она наблюдала за этим воплощением абсолютной, самодостаточной и слегка эгоцентричной божественной благодати и понимала, что её сложные планы и интриги в глазах Хранителя Семени значили не больше, чем суета муравьёв у его корней.

— Ладно, — вздохнула она с преувеличенной драматичностью. — Развлекайся дальше. А я пойду посмотрю, как твоё «незнание» превращает мир в ад.

— Прекрасно! — одобрил Сквиртоник. — Как говорится, только верный… э-э-э… сквирт… штурмует грозные… ммм… бубенцы… — его речь постепенно перешла в довольное мурлыканье, и он полностью погрузился в нирвану, даруемую руками нимф.

Роксана, покачивая головой, растворилась в луче света, оставив божественную белку наслаждаться вечным покоем и бесконечной заботой о его легендарном достоянии.

— Не припомню, чтобы я давал Эрнгарду своё благословение, — пробубнил Сквиртоник, всё так же блаженно прикрыв глаза от ласк нимф. Его мощный хвост лениво взметнулся и упал на мох. — Столько просителей… То ли за урожай капусты, то ли за удачу в любви… Всего не упомнишь.

— Давали, Владыка, — тихо, почти механически, подтвердила одна из нимф, не прерывая ритмичных движений губкой, намыливающей его левый бубенец до ослепительного блеска. — Буквально вот. Совсем не давно.

— Да? — Сквиртоник приоткрыл один глаз, в его янтарной глубине мелькнул проблеск интереса. — Это теперь их души, их ярость и их… э-э-э… кишечные соки… принадлежат мне? Хе-хе. Отлично. А то я в последнее время чувствую, как мои бубенцы распухли от невостребованной силы. Требуют выхода. Надо же куда-то девать излишки.

Ещё бы, — пронеслось в голове у нимфы, но на её идеальном лице не дрогнул ни один мускул. — Хоть раз бы кончил! А то только возбуждается и возбуждается от всех этих ритуалов. Яйца — огромные, как тыквы, а писюнчик… с стручок гороха. И всё им и ограничивается.

Она украдкой бросила взгляд на то скромное достояние, что пряталось в густой шерсти между исполинских бубенчиков. Действительно, крошечный, ничтожный отросточек, абсолютно не соответствовавший мощи и величию всего остального ансамбля.

Слышала от старших нимф, — продолжила она мысленно, смахивая с бубенца ароматную пену, — если Сквиртоник всё-таки кончит, то его семя затопит весь мир, смоет города и горы, и тогда наступит истинный конец света. Не от тьмы или хаоса, а от… избытка жизни и божественной плодовитости.

Она с легкой дрожью представила эту картину: не огненный апокалипсис, а бескрайнее, бурлящее, кишащее новой жизнью молочно-перламутровое море, поднимающееся из недр Божественного Леса и поглощающее всё на своём пути.

Тогда… — её пальцы на мгновение замерли, — будем надеяться, что никто и никогда не найдёт тот самый стручок и не додумается до него дотронуться. Или до щекотки. Или не предложит ему ту самую бочку рассола…

— Что-то ты задумалась, моя дорогая, — лениво промурлыкал Сквиртоник, и его гигантская голова повернулась к ней. В его взгляде читалась ласковая, но всё же божественная требовательность. — Не отвлекайся. Справа, у самого основания, есть одно напряжённое местечко… Почеши его получше.

Нимфа вздрогнула, вернувшись к реальности.

— Сию секунду, Владыка, — прошептала она, с новым усердием принимаясь за работу, в сердце её поселилась тихая, священная паника.

Роксана, наблюдающая за этой сценой из своего измерения, лишь покачала головой, едва сдерживая смех. Её планы казались ей такими сложными и коварными, а вся мировая история вершилась из-за божественной белки с проблемами эрекции и плохой памятью.

Глава 38

Тайна Ирис

Воздух в моей походной палатке был густым от запахов кожи, стали и невысказанных слов. Я стоял посреди этого временного убежища, чувствуя, как тяжесть предстоящего похода давит на плечи не хуже латных наплечников. Рядом, с лицом, выражавшим привычную смесь презрения и сосредоточенности, копошилась Ирис. Она перебирала содержимое моего походного сундука, её движения были резкими, отточенными, но в них сквозала та самая, доведенная до автоматизма эффективность.

— Ирис, — нарушил я молчание, глядя на её спину. — Всё в порядке. Давай, помоги мне, как в старые добрые. Без… лишнего.

Она обернулась. В её глазах мелькнула знакомая искорка яда, но тут же погасла, сменившись усталой покорностью.

— Как пожелаете, мой князь, — произнесла она с лёгким ударением на титуле, подчёркивая всю абсурдность ситуации. Она подошла ко мне, её пальцы потянулись к застёжкам моего простого дорожного дублета.

Повисла пауза. Затем её губы тронула та самая, знакомая до боли ядовитая ухмылка.

— Мне также пытаться Вас оскорбить в процессе? — спросила она, расстёгивая первую пряжку. — Для поддержания атмосферы? Или Вы предпочитаете новый формат — унизительное молчание?

Я не удержался от улыбки.

— То есть это всё, что было раньше — оскорбления? А не неумелая попытка меня закадрить? Может, ты просто не умеешь флиртовать по-нормальному?

Ирис фыркнула и демонстративно промолчала, с силой стаскивая с меня дублет. Её щёки слегка порозовели, что было заметно даже в тусклом свете палатки. Она действовала быстро и профессионально, снимая с меня запачканную дорогой одежду, будто счищая старую кожу. Вот уже я стоял перед ней в одних штанах и сорочке, чувствуя на себе её тяжёлый, изучающий взгляд.

Затем она развернулась к сундуку и достала То, Что Было Припасено Для Особых Случаев.

Она развернула ткань, и воздух будто вспыхнул. Это был камзол и плащ из плотного алого бархата, такого глубокого и насыщенного цвета, что он казался каплей крови в полумраке палатки. Но главным был герб. На груди и на спине плаща был вышит геральдический дракон. Не сказочный ящер, а свирепый, могущественный зверь с расправленными крыльями и пастью, извергающей пламя. Он был вышит не просто нитками, а тончайшей проволокой из червонного золота, которая искрилась и переливалась при каждом движении ткани. Контуры крыльев и чешуи были подчеркнуты серебряной нитью, а язык пламени — мельчайшими рубинами-кабошонами.

Ирис, стиснув зубы, принялась облачать меня в это великолепие. Её пальцы, обычно такие цепкие и ядовитые, сейчас были удивительно ловкими и даже… нежными, когда она поправляла складки на плечах, застёгивала массивную золотую пряжку в виде драконьей головы на моей груди. Она поправила воротник, её пальцы на мгновение коснулись моей шеи, и я почувствовал лёгкую дрожь в её руке.

— Ну вот, — выдохнула она, отступая на шаг, чтобы оценить результат. В её глазах что-то мелькнуло — не язвительность, не ненависть. Что-то сложное, что она тут же спрятала, нахмурившись. — Готово. Как живая реклама собственного тщеславия. Враги ослепнут от блеска, прежде чем Вы их сожжёте.

— Спасибо, Ирис, — сказал я тихо, глядя на неё. — По-настоящему.

Она отвернулась, делая вид, что складывает мою старую