Профессор Амлетссон - Адель Гельт

переложил с места на место жезл, зачем-то взял в руки совершенно чистый лист бумаги, вздохнул еще раз, посмотрел на меня с очередным, наполовину непонятным мне значением: положительно, этот джентльмен оказался настоящим мастером выразительных взглядов!

- У вас, господин профессор, наведенная магическая аллергия третьего порядка, сложная и структурная, - специалист развел руками. - То, что Вы перестали нормально воспринимать самые любимые напитки и продукты питания, прямо следует именно из этого неприятного обстоятельства. - Доктор нажал невидимую для меня клавишу, и изображение на маголограмме сменилось. Теперь всю поверхность морока занимали не светография и таблица с цифрами, а схематичное, но понятное, изображение хвостатого организма, очень похожего на мой. Поверх организма немедленно легла сетка, немного напоминающая криво нарисованный студенческий атлас эфирных лей-линий.

- Вот, смотрите, - доктор Грейс ткнул толстым пальцем куда-то в схему. - Здесь и здесь черно-красные образования, видите? - я, конечно, видел, и потому кивнул: пока все было более или менее наглядно. - Эти узлы формируют нечто вроде атопического дерматита на коже, а он свойственен, в основном, маленьким детям хомо сапиенс сапиенс. Вам такой диагноз нельзя поставить что в силу того, что Вы — очевидный сапиенс канис, что из-за Вашего, давно не детского, возраста.

- Далее, вот тут, - палец переместился в район того места, где я предположил наличие головного мозга, - кто-то прикрепил малую печать Пирке. Она отвечает за не-IgE-опосредованную чувствительность к аллергенам, которыми для вас сейчас являются почти все привычные Вам продукты питания. Следовательно, аллергия у Вас ложная. Кроме того…

Знаете, я давно заметил одну закономерность: чем меньше ты понимаешь в сути вопроса, в которой отлично разбирается твой визави, тем больше он, твой собеседник, пытается придать весомости своим речам. Делается это так: в целом понятная, культурная и грамотная, речь, пересыпается таким количеством специальных терминов, что из всего монолога понятными становятся только предлоги, союзы и междометия!

Признаться, я и сам так все время поступаю. Чем старше я становлюсь, тем больше мне нравится вот так, по-доброму, эпатировать людей: в самом деле, вольно же им быть настолько тупыми невеждами! Иногда даже возникает мысль, которую я от себя гоню: может, я и физику-то превзошел именно ради того, чтобы подобным образом самоутверждаться... С полным, кстати, на то основанием!

- Доктор! - решительно прервал я увлекшегося эскулапа, - я, конечно, профессор и доктор философии в области физики, но не врач, и даже не биолог! Моя специальность — гляциология, и о каком-нибудь реликтовом пагосе я бы с Вами подискутировал с огромным удовольствием, но сейчас половина того, о чем Вы говорите, мне непонятна полностью, а вторая половина — понятна интуитивно, и необязательно верно! Просто скажите, откуда оно взялось, как это лечить и когда оно пройдет само!

- Лечить это не надо никак, - мой визави вздохнул. - Такое состояние, к счастью, долго не длится, и относительно быстро проходит — месяца два, ну, много, три. Что-то сделать, наверное, можно, но все лечение в таком случае экспериментальное, результат не гарантирован. Однако… - доктор посмотрел на меня с некоторым сомнением. - Вы же контрактный пациент? - зачем-то уточнил он, игнорируя карточку, лежащую на столе. Мне с моего стула прекрасно была видна эфирная метка королевского страхового контракта, украшающая обложку неаккуратно собранной брошюрки.

Я решил не вдаваться в подробности — мало ли, у кого какое чудачество — и просто кивнул.

- Значит, - кивнул в ответ врач, - адрес вашей эфирной почты есть в регистратуре. Я подберу и пришлю Вам диету — благо, точно известно, что сейчас Вам есть можно, а от чего стоит воздержаться, и не надо будет пробовать все подряд.

- Может, есть другие методы, необязательно популярные, возможно, дорогостоящие? - решил уточнить я. Сидеть на жесткой диете, а я, почему-то, был уверен в том, что диета эта — жесткая, мне не понравилось, пусть с начала ее и прошло меньше трех часов. Продолжать эту занимательную практику желания не было: жрать хотелось уже совершенно зверски.

- Есть один метод, конечно, старинный, проверенный и крайне экстремальный, - доктор Грейс вдруг улыбнулся, как-то очень человечно и по-доброму, и тут же уточнил: - Правда, насколько мне известно, по законам Королевства за применение этого метода положено пять лет каторги.

- Дайте догадаюсь, - перебил я собеседника. - Отыскать и убить колдуна, наложившего печать?

Глава 5

Я никогда не был студентом: матушка родила меня вовсе неспособным к наукам.

Гальфрид Бетан

Итак, это оказалась не аллергия, или она, но не совсем.

Более того, заклятие на меня наложили такой силы, что, имейся в виду смертельное заболевание, моя мученическая кончина стала бы вопросом пары часов.

Рацион дозволенный съежился образом отвратительным. Теперь мне стало нельзя есть любое зерно и все, что из зерна делают, любую птицу, белый сахар и все, что его содержит…

Радовало то, что не запретили баранину и говядину, а еще рыбу — причем она, рыба, теперь в пищу прямо рекомендовалась.

Неприятие алкоголя и интересные вкусовые ощущения, каковые в беговую собачью диету, разумеется, не входят, злой проклинатель добавил, видимо, уже от себя.

Лет десять назад такие сложные пищевые требования меня бы, натурально, подкосили — в плане даже не качества жизни, а вполне себе ее уровня.

Ревущие двадцатые в старушке-Европе ознаменовались жутким кризисом перепроизводства и массовым сдуванием финансовых пузырей, причем что кризис, что сдувание происходили за океаном, а цены на продукты росли, почему-то, у нас, на островах и на материке. Исключить дешевую курицу и питаться дорогой рыбой — такой рацион я бы попросту не потянул.

Поэтому — хорошо, что кризисы давно закончились, а еще — что у меня довольно высокое жалованье. Я бы даже сказал, неприлично высокое.

Как уже неоднократно сообщалось, должность я занимаю почетную и хлебную (буквально несколько часов, как, скорее, рыбную). Я — настоящий профессор, преподаю в Королевском Университете Ватерфорда, и делаю это хорошо. Профессор я, кстати, не только в смысле «тот, кто читает лекции»: я доктор философии в области физики и я заведую кафедрой.

Наступил, кстати, понедельник.

Странное дело: неделя, отчего-то, начинается с воскресенья, первый рабочий день же — всегда понедельник. Понять это настолько же невозможно, как и