Прислушайся к музыке, к звукам, к себе - Мишель Фейбер

(11 %) Пожелания удачи и добрые советы: «Держись, приятель» / «Ты сможешь!» / «Когда потянет на гeрoин, сходи в церковь».

Оставшиеся 10 %, которые частично пересекаются с комментариями о дружбе и ностальгическими философскими размышлениями, представляют собой описания детских воспоминаний. Множество флешбэков – таких разных, таких пугающе похожих, так легко узнаваемых ситуаций, устойчиво ассоциирующихся с песней Golden Brown.

°°°

Словом «незабываемо» любят разбрасываться направо и налево. Но никто не понимает, как эта «незабываемость» работает. Предположительно, существует некий биологический процесс, согласно которому мозг определяет, какие зрелища, звуки и ощущения следует сохранить навсегда, а от каких можно избавиться, но природа этого процесса – сплошная загадка. На протяжении всей жизни с нами случаются впечатляющие события, которые, как нам кажется, мы никогда не забудем, но все-таки забываем. Зато помним до мельчайших деталей разные случайные и вроде бы несущественные эпизоды. Как будто в наш юный нежный мозг встроено что-то вроде камеры, и диафрагма в ее объективе открывается в непредсказуемые моменты, чтобы записать неизгладимые воспоминания.

«Мне было 13 когда она вышла, – вспоминает один из поклонников Golden Brown. – Слушая эту песню, я каждый раз вспоминаю семейный отпуск в Силлоте – это на северо-западе Англии. Мы остановились в кемпинге для домов на колесах, и там был бассейн. Короткий путь к нему от стоянки вел через кусты. И каждый раз, когда звучит эта песня, я снова оказываюсь в тех кустах. Уже сорок лет прошло, а я так и не понял, почему».

Так и подмывает предположить, что совершенно не важно, какая песня играет в тот момент, когда открылась диафрагма камеры в нашей голове. Она может быть любой. Даже Agadoo. Достоверно установлено, что даже самые глупые, бессмысленные, халтурно сделанные песни могут довести слушателя до слез из-за ностальгии по любимому дедушке, или чудесному летнему дню в далеком 1987‐м, или по садику на заднем дворе давно снесенного дома.

Однако существуют определенные ограничения на эмоции, которые способна вызвать та или иная музыка. Так, песня о мистере Блобби, если, конечно, с ней познакомиться в определенном возрасте и при определенных обстоятельствах, может ассоциироваться с мамой, или со школьными друзьями, которых давно потерял из виду, или с волшебным рождеством 1993‐го, когда жизнь еще не пошла наперекосяк. Но едва ли эта музыка может увлечь за собой в мистическое путешествие, куда манит Golden Brown.

°°°

«Мне было восемь, – вспоминает Антон, – я жил в Англии, и дело было холодным, дождливым и ветреным осенним утром. Я ждал, пока мама отвезет меня на футбол, где я замерзну, бегая за мячом вместе с компанией очень крепких пацанов. Думаю, таким образом она хотела сделать меня более мужественным. Я сидел в гостиной. По телеку звучала эта песня, и она меня буквально потрясла. В тот момент я понял, что в жизни существует глубина, о которой я прежде не имел ни малейшего понятия».

Другие архивные воспоминания с пометкой Golden Brown – это многочисленные истории людей, которые пытаются сформулировать мысль, что они уже слышали эту песню раньше (в прошлой жизни или на иной плоскости бытия). И тем не менее она казалась им новой и незнакомой, исполненной печали, более глубокой чем всё, с чем они до сих пор сталкивались.

Песня о мистере Блобби таких ассоциаций вызвать не может.

«Я помню долгую поездку в одиночестве на такси, – вспоминает Джек, – через весь Лондон, от школы и друзей, которых я очень любил, в аэропорт Хитроу. Мы везли моего тяжело больного брата домой, насовсем. Я был всего лишь ребенком, и меня утаскивало на глубину. На радио поставили Golden Brown. Я навсегда запомнил эти звуки, их прозрачность. Все окна дрожат и смещаются, а время и последствия размываются и будто становятся больше».

В этих двух рассказах, таких разных по содержанию, но очень близких по духу, мы встречаем слова, которыми редко пользуются, говоря о музыке: один мальчик чувствовал, что его «утаскивало на глубину», а другой увидел, что «в жизни существует глубина», о которой он прежде не подозревал. Ни один из них не планировал погружаться так глубоко. Ни один не был готов. Но музыка их не спрашивала.

°°°

Всю жизнь я стремился к глубине. Возможно, поверхностность пугает меня. Похоже, у всех в этом мире имеются корни и невероятно сильная эмоциональная вовлеченность в собственные воспоминания. Я как-то выжил без этого. Мое прошлое не стоит за моим плечом, оно представляет собой несколько забавных историй, которые я услышал от родственников, и коробку с фотографиями, которые вполне могли бы принадлежать кому-то другому. Когда любуюсь искусством, я не ищу в нем своего отражения. Я хочу вглядываться в таинственные воды, найти утешение в том, что не вижу дна.

Сегодня утром я переслушал Band On The Run и не нашел в этой пластинке глубины. На мой вкус, сольник Маккартни Memory Almost Full, вышедший, когда ему было за шестьдесят, а мне под пятьдесят, гораздо содержательнее. Мне нравится Ever Present Past («Мое вечно присутствующее прошлое»), хотя сам я этого не чувствую.

°°°

Мы еще вернемся к моему детству в одной из последующих глав. Я назвал ее «Дорожки моих слез». Едва ли это станет спойлером, если я заранее скажу, что Il Silenzio Нини Россо – первая песня, которую я услышал в жизни, – не вызывает у меня слез.

Я только что переслушал ее на YouTube, чтобы убедиться. Нини играет на трубе в точности так, как мне запомнилось.

«Моя бабуля недавно скончалась, – пишет некто в комментариях под видео, – это была ее любимая песня. Помню как-то ночью я захожу на кухню а она сидит за столом, глаза закрыты, и слушает ее у себя на компе. Никогда этого не забуду – теперь я тоже закрываю глаза когда слушаю. скучаю по тебе, ба».

В комментариях можно найти и другие свидетельства людей, которые всегда плачут под Il Silenzio. Один даже пишет: «Я попросил родных, чтобы ее поставили на моих похоронах, она проникает прямо в душу и согревает ее».

Я не скучаю по своей бабушке. Не скучаю по местам, где я жил. Мне жаль, что мой отец умер таким молодым, потому что если бы он не умер, мы могли бы провести множество интересных бесед о музыке и о том, каково это – быть нацистом. Но если честно, не могу сказать, что я скучаю по нему. Я не скучаю по матери, которая не