Ост-фронт. Новый век русского сериала - Денис Горелов

терпеть в каждой, пусть и приличной, юношеской постановке как маркер молодежности. Какая-нибудь вкрадчивая ироническая баллада в стиле куртуазных маньеристов тут подошла бы больше — но исход выбора меж Мумий Троллем и Земфирой заведомо ясен: девкам душевную рану подавай.

В любом случае, Вадиму Соколовскому, Илье Бурцу, Василию Балашову и всей продюсерской группе респект. Призрак будущих бурь в картине угадывается, но нигде не обозначен вербально (что все бы моментально опошлило, но от чего бы ни за что не отказался продюсер Цекало). Ни слова о марксизме, ни слова о бомбизме и грядущем хаме, одна только развратно-декадентская интонация фильма «Про уродов и людей».

Где-то в то же самое время у Чехова чайку подстрелили — и это подсознательно чувствуется. Вот и довольно.

Кто не спрятался — я не виновата

«Анна-детективъ», 2016. Режиссеров много

Девицам на выданье нравится считать себя ведьмами и будоражить воображение женатых мужчин. Если у тебя глаза навыкате (а у актрисы Никифоровой как раз такие) — одно удовольствие гипнотически впиться в собеседника, прорицать его прошлое и будущее и раскрывать леденящие кровь тайны посредством общения с духами. Туману напустят, голосом замогильным ухнут, защекочут до икоты и на дно уволокут — недаром одного из персонажей сериала зовут Владимир Семенович. Конечно, шашни с нечистью, сеансы связи с усопшей родней и потусторонние граждане с мелованными лицами не идут на пользу молодому организму — отчего юниц, склонных к свечам, омутам и книжкам по оккультизму, не без оснований считают малахольными. «Замуж бы вам, барыня», простодушно брякают им деликатные няни и дворники, имея в виду другое, прозаическое. Но с замужем как раз бывают сложности, если девушка с воспитанием и из хорошей семьи.

Миронова Анна Викторовна — как раз из семьи хорошей, старорежимной. Дочь адвоката, нигде не учится, ходит на пруд утопленниц считать и всячески способствует следствию по убойным делам, план по которым в провинциальном Затонске рубежа веков выполнен на многие десятилетия вперед. То есть исполняет все, что надобно хорошему сериалу с твердым знаком. Твердый знак у нас в кино означает верность традициям сильной России с крутонравным купечеством, обходительным дворянством и степенным духовенством как основой национального согласия — поэтому суют его в фильмах о дореволюционной эпохе совершенно куда ни попадя. Россия тех лет, признаться, была довольно слаба и кончила плохо — но авторам синематографа девичьих грез и магниевых вспышек это неприятно, и марксистские кружки со всеобщими стачками они норовят обойти стороной. Куприн и Бунин вот тоже обходили — а какие были писатели, не нонешним чета (оба, впрочем, дообходились, но то совсем другой разговор).

Историческая проблема сериала совершенно в ином. Возлюбленные авторами хиромантия, астрология, спиритизм, оккультизм и шаманизм в отдельных районах Севера, распространившиеся в тогдашней России до чрезвычайности, свидетельствовали о массовом душевном нездоровье, сопутствующем переломной эпохе. Свою веру создавал Толстой, свою — Гиппиус с Мережковским, секты, ереси, черные мессы и производные психозы в голос сигналили о кризисе господствующей церкви, чья сцепка с правящим домом и тотальное вмешательство в дела искусств и школы делались натурально невыносимыми и должны были черт знает чем закончиться (тем и закончились). Однако предельно ясно, что духовенству аннушкины рандеву с духами и прочая бесовщинка не пришлись бы по сердцу — отчего православный клир в городе Затонске отсутствует вовсе. Батюшек на смертных случаях нет, крест над трупами кладут через три раза на пятый (да и то чаще темная прислуга), у дам в декольте любые украшения, кроме креста, а в плотной звуковой гамме зябликов, медведок, ворон и собак слыхать что угодно, кроме благовеста к заутрене, обедне и вечерне. Раз попы инфернальному сыску помеха — так пусть их как бы и вовсе не будет, один сплошной хэллоуин с твердым знаком на конце.

В остальном сериал удался совершенно. В пару к мистической дознавательнице Ане измыслен сыскной чиновник заоблачного класса Яков Штольман с демоническими чертами русского Холмса (Холмс из артиста Фрида преотличный да и красив, зараза, девичья целевая аудитория в ауте). Провальный пилот режиссера Карро со стоячей камерой, заунывными диалогами и повсеместными, для колориту разбросанными «честь имею» и «засим позвольте откланяться» — в дальнейшем искусно преодолен господами сорежиссерами Герчиковым и Семеновым до полного забытья. Убийства из корысти, чести, мести и страсти выдуманы виртуозно и обставлены так, что подозреваются все. Есть и обычные для ретро-сериалов шалости с призраками национальной культуры: кроме Владимир Семеныча, в деле участвуют Николай Васильич (куда ж без него на мистическом канале-производителе ТВ-3!), отроковица Соня Молчалина (не иначе, в прежней жизни Фамусова), а первой же убийцей оказывается вдова Ульяна Тихоновна Громова[11] — шуточки спорные, но в сериале о пограничье с бесами допустимые.

А если без обязательных для жанра красивостей — город времен индустриальной революции, в котором Бога нет, серийные убийства творятся ежеквартально, а расследуют их демоны, призраки и бесконвойные ясновидящие девы, заведомо обречен.

Все, как в жизни.

Левосудие

«Победители», 2017. Реж. Александр Баранов, Ангелина Никонова

Фильм о суперстарах русской адвокатуры 1895 года рисует складный, но взбаламученный чеховский мирок. Цунами страстей в блюдечке извозчичьего чая, горячего и с баранкой. Гордыню, месть, вожделение, тщеславие очень второстепенных людей первого года последнего царствования Российской империи. Пожары — в лабазах, убийства — в борделях, месть в погорелых театрах и дуэли с полковым хамлом в чахлых рощицах. Мещанскую хронику, которой не дают опуститься на самое дно три блестящих насмешника-адвоката с примкнувшим стажером — мушкетеры отечественной юстиции, слегка усталые от окружающей дурнины и мелкости непотребства. Мир, где, как и у Чехова, нет ни революции, ни гнета самодержавия, а наличные прогрессисты совершенно не воспаляют воображения, как и ростовые портреты Первого Лица в присутственных местах: они там уж третий век висят обоями, с меняющимся рисуночком выше воротника.

А чтоб наглядная связь с последним гением империи стала совсем очевидной, в крайнем процессе судят лично доктора Старцева — чеховского Ионыча, который исправно посещает бордель, теряет запонки и, как все Ионычи, совершеннейше ни в чем не виноват, кроме общей бескрылости, что не есть грех и предмет уголовного производства.

В России никогда не умели ставить Толстого (впрочем, и нигде не умели), но Чехов получался просто превосходно — от «Медведя» и «Свадьбы» до балаяновского «Поцелуя», считая и «Даму с собачкой» (ай-яй-яй, какая была «Дама»!), и соловьевское «Семейное счастье», и «Неоконченную пьесу для механического пианино»: малость трагедий как-то особенно созвучна была разночинному интеллигентскому мировоззрению. И драматург