Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Коллектив авторов

учитывать специфику его понимания – телесность в экологии восприятия является телесностью, обладающей определенными направлениями-интенциями. Именно поэтому Хефт в различных работах указывает на близость феноменологического и экологического видения телесности человека: нас интересует не тело как физический факт, но именно феномен телесности, неразрывно связанной с ее целенаправленной, осмысленной деятельностью. Данная мысль Хефта восходит к позиции М. Мерло-Понти, который подчеркивал, что нам следует понимать

[…] двигательную функцию как особого рода интенциональность. Сознание в его истоке – это не «я мыслю», но «я могу» […] В жесте руки, устремляющейся к объекту, заключено отношение к нему не как к объекту представления, но как к той строго определенной вещи, к которой мы себя переносим, рядом с которой мы уже находимся в предвосхищении, которую преследуем. Сознание есть бытие в отношении вещи при посредстве тела. Движение усваивается, если тело его постигло, то есть включило в свой «мир», и совершать движения своим телом – значит устремляться через него к вещам, позволять ему отвечать на их призыв, который доходит до него без всякого представления [Мерло-Понти 1999: 185–186].

Такое понимание телесности наиболее адекватно при описании аффордансов среды, в особенности когда мы обращаемся к рассмотрению территории Заболотья: «этот равнинный ландшафт, который можно модифицировать вручную, провоцирует людей на эксперименты […]» [см. Глава 4, с. 130]. Эксперименты и вовлечение предполагают тесное переплетение наблюдательности и настройки тела на существующие условия, а не дистанцированное отношение в форме «взгляда волевого захвата» [Подорога 2013: 294]. Подобная настроенность телесности и изменчивость ландшафта задают, с точки зрения авторов не только установки местных жителей, но и государственные проекты советского времени:

именно сложившиеся из наблюдений за миграциями рыбы и барьерными эффектами среды рыболовные практики исторически предшествовали строительству больших транспортных резок и, возможно, направляли движение мысли тех, кто проектировал в советские времена заболотские каналы, шлюзы и дамбы [см. Глава 4, с. 127].

Однако эксперименты с водными стихиями Заболотья, рытьем каналов, предугадыванием траекторий движения рыбы проливают свет не только на телесность, активно участвующую в процессе формирования ландшафта, но и телесность ограниченную, встречающую на своем пути множество преград в виде противостоящих ей сил природы.

Уже в начале самого движения к селу Лайтамак авторы испытывают на себе силу сопротивления: «При плавании по резке между Карасьим и Кривым серьезную опасность представляли свисавшие сверху ветки. Учитывая скорость нашего передвижения, можно было вполне остаться без глаз. Несмотря на красоту этого канала – осенние листья, темные воды – поездка по нему напоминала движение в вагонетке по комнате страха» [см. Глава 4, с. 121]. Мы видим также, как сложно подобраться к самому селу, к которому прокладывают зимники, как в теплое время они становятся непроходимыми; насколько непроста работа по расчистке каналов, которые всякий раз готовы зарасти; как рушится инфраструктура, исчезают озера. Именно поэтому аффордансы среды – это множественность отношений, в которые человек вступает посредством собственной телесности, раскрывающей различные аспекты возможностей и их исчезновения, разрушения, провала. Так формируется ландшафт аффордансов выживания, который представляет собой некую форму спора, напряжения, усилия, борьбы, открытости эксперимента одновременно. Именно поэтому исследования тобольского Заболотья представляются автору этих строк одним из непостижимых, непредставимых способов проявления аффордансов. Описанное выше напряжение спора-диалога, податливости-сопротивления, по наблюдениям авторов, связано с еще одним измерением – особенностями культуры тюрков, образ жизни которых предполагает склонность к постоянному изменению земли и воды. В этом отношении Хефт отмечал

расширение аффордансов до культурно обусловленных значений объектов оправдано, если мы рассматриваем возможности в связи с тем, что может сделать индивид, или, скорее, с тем, что индивид знает, как делать [Heft 2007: 18].

Подобное «как», соответственно, предполагает длительный процесс обучения, формирования навыков, а также возможность трансформировать собственный опыт, внося в него что-то новое. Изменение среды, с одной стороны, невозможно помыслить без тех возможностей или запретов, которые исходят из природного окружения. С другой стороны, стремление подмечать определенные аспекты, выделять их из общего целого и сама готовность противостоять тяжелым условиям существования характеризуют «форму жизни», которую мы обнаруживаем в лице живущих на данных территориях татар.

Эстетические аффордансы. Совершая наше движение от опыта предельных аффордансов выживания, мы обратимся к иному типу аффордансов, указывающих на альтернативные формы взаимодействия телесности и пространства – к эстетическим аффордансам среды. Так, анализ оценки эстетики термальных источников, представленный Марией Гудковских [см. Глава 8, с. 191], предлагает возможность увидеть «как» и насколько ландшафты термальных источников могут раскрывать или, наоборот, скрывать эстетические аффордансы территорий. Данный ракурс позволяет обсудить контекст аффордансов не только как условий для участвующего и активно действующего тела, но и для тела расслабленного, не устремленного к преобразованию среды. Отношения воды и неба, цвет воды, открытость пространства, его взаимодействие с природным окружением – все эти элементы могут формировать аффордансы среды, побуждающие к практикам расслабления и отдыха. Здесь можно вспомнить сходные акценты в обнаружении ауры места у Вальтера Беньямина:

Аура проявляется в непринужденных ситуациях, то есть при наблюдении в физически расслабленной, комфортной и свободной от работы и рабочего напряжения среде […] «летний день» и «отдых» – беньяминовский пример, который ясно говорит нам, что автор наблюдает за горной грядой и ветвью, лёжа в тени последней… Аура можно теперь отнести и к далекой горной гряде, и к горизонту, и к ветке; она проявляется в естественных объектах. Аура исходит от них, только если наблюдатель воздерживается от активного вмешательства в их «мир в себе» [Бёме 2018].

Так, мы видим, что аффордансы предлагают взгляду соучастие с природным ландшафтом, но при этом зритель не представляет природу как некую картину, скорее речь идет о затронутости этим «как» природного целого. Внимание к эстетическим качествам среды термальных источников ставит проблему отношений аффективной сферы человека и природного окружения, что позволяет встроить исследование эстетики в рамках географии в контекст различных традиций: эстетической феноменологии аффордансов и нейроэстетики аффордансов. Первая, учитывая переплетение телесности и среды, стремится описать взаимодействие между живым телом человека и атмосферой среды, которая может быть раскрыта как меланхоличная, успокаивающая, возвышающая, угнетающая и так далее [Böhme 2013, Griffero 2019; Griffero, Tedeshini 2019]. Феноменологическая эстетика проблематизирует роль пространства телесности, и каким образом оно формируется через отношения с различными настроениями природной и неприродной среды. При этом в подобном отношении особое значение приобретает описание нематериальных, неустойчивых, мерцающих проявлений среды, не побуждающих ни к определенному действию, ни к мгновенной реакции со стороны воспринимающего. Аспект телесного восприятия, которое становится формой отношения и условием проявленности аффордансов, в не меньшей мере интересует представителей нейроэстетики, подчеркивающих специфику эстетических аффордансов, которые «располагают