Альманах «Российский колокол» №1 2021 - Альманах Российский колокол

Будучи преподавателем физики с 30-летним стажем в звании доцента, научным сотрудником астрономических обсерваторий с 10-летним стажем, кандидатом физико-математических наук, автором шести томов серии книг «Реквием XX века», автор считает себя вправе высказать очень запоздалое, но до сих пор актуальное обвинение состоянию советского общества в 30-е годы XX века – в период ежовщины. Тем более что общественного осуждения этого явления ни разу вполне открыто и правдиво не прозвучало в советском государстве. Даже само слово «ежовщина» вычеркнуто из русского словаря.

Подробно изучив материалы более ста архивно-следственных дел вышеназванного периода, я полностью убедился в том, что эти документы ясно свидетельствуют о страшных преступлениях организаторов и исполнителей ежовщины; массовых расстрелах по спискам, поступающим из руководящих инстанций в Москве («Особые совещания» и др.). Как правило, протоколы допросов составлялись следователями заранее (см. текст серии книг «Реквием XX века»). Происходила массовая фальсификация всего судебного процесса: применялись пытки, избиения, чудовищные издевательства над человеческой личностью с целью получения от заключённых подписи под фальсифицированными протоколами допросов. Заключённые содержались в совершенно непригодных для жизни условиях. Происходила массовая гибель заключённых от пеллагры. Между учреждениями НКВД проводились своеобразные «соцсоревнования» по численности расстрельных арестов. При этом числа арестованных заранее планировались столичным руководством и оттуда же давались предварительные количества «плановых» арестов независимо от наличия или полного отсутствия каких-либо преступлений.

Эти правила проявились особенно после принятия закона от 1 декабря 1934 года в связи с убийством С.М. Кирова, когда расстрелы следовали сразу же после заседания суда. Убийство явилось тем же провокационным предлогом для развёртывания ежовщины, террора против своего народа, что и в Германии провокационный поджог Рейхстага послужил для А. Гитлера поводом для развёртывания репрессий против всех инакомыслящих.

Один из замученных в ИТЛ, выходец из многодетной семьи, учитель по образованию, Игнатий Гончаренко, написал родственникам требуемые им правила поведения, необходимые для выполнения всякого советского человека во время ежовщины. Правила должны были неукоснительно соблюдаться: нужно жить с уверенностью, что тебя всегда и везде подкарауливают, подслушивают, каждый твой шаг, каждое слово могут быть известны «там». Избегать уединений, разговоров полушёпотом на улице, на базаре, в магазине, в театре. Избегать встреч с разговорами о впечатлениях о чём-либо. Избегать каких-либо недоразумений с дворником. Осторожность всегда и во всём. Никому не следует доверять. Нигде ни малейшей иронии, критики, никаких разговоров с чужих слов. Никогда нигде и ни от кого не слушать контрреволюционных разговоров, потому что, услышав, каждый обязан донести. Тем более что провокация начинается там, где можно меньше всего ожидать. Ни у кого нет гарантий от обысков и арестов.

Квартиру всегда держать в таком виде, что хоть сейчас делайте обыск! Остерегайтесь моего брата Петра! При первой попытке Петра петь Лазаря отведите его от квартиры. В квартире не держать никаких писем, заметок. Всё это – к чёрту! Иконы и образки из ящиков – устранить. Неведомо зачем старый портрет Т. Шевченко, лежащий в сундуке, – выбросить! Карточки институтского начальства в альбоме – выбросить! В кабинете не держать огня, чтобы никто из соседей не мог донести, что там собираются для тайных разговоров…

Получившая срок студентка физико-математического факультета ОГУ С.Т. Шмуклеровская получила срок из-за найденного у неё при обыске стихотворения под названием «600» (судьба её после приговора осталась неизвестной). Автор неизвестен. Приведём одно четверостишье из этого прекрасного стихотворения:

Я вижу новый мир великого страданья,

Измученных людей и траурных забот.

И вот во мне растут слова негодованья:

Сегодня в эту ночь расстреляно шестьсот!

Из целого ряда дел вспоминается ещё одно – учителя русского языка Поликарпа Львовича Петрова. Из материалов его архивно-следственного дела следует, что на расстрел этого ни в чём не повинного учителя каким-то образом повели в тяжелейшем состоянии здоровья, когда он имел третью стадию туберкулёза с вырезанной частью желудка и ещё множество заболеваний. Во время допросов от него, как и от многих других арестованных, требовали подписать протокол, составленный следователем заранее, в следующем виде: «Наша контрреволюционная организация проводила большую вербовочную и агитационную работу, отрабатывая студенческую массу и расставляла на важнейших местах свои кадры» (здесь можно отметить, что использованные выше местоимения «наш, наша» часто использовались в «саморазоблачительных» документах). При этом работники НКВД – следователи, в Одессе это В.Ф. Калюжный, Шнайдер и многие другие, как правило, применявшие для получения нужного показания «физические методы», объясняли свои действия так: «арестованные – это уже враги народа».

Инвалид Первой мировой войны с ампутированной ногой, бывший директор пединститута, героически выдержавший в течение нескольких лет буквально все издевательства над человеком во время пребывания в застенках НКВД, А.О. Лунёнок рассказывал уже потом, при реабилитации невинно осуждённых: «Арестовавший меня следователь Фадеев подвергал систематическому жестокому физическому избиению, истязаниям, грубому издевательству, применяя длительную «стойку», клетку, в которой нельзя было разогнуться, и заставлял подписывать ложные протоколы, составлявшиеся им самим, без моего личного участия».

При заблаговременно составлявшихся ложных протоколах допросов НКВД часто использовало сведения, передаваемые собственной агентурой. Агенты НКВД становились как бы ложными соучастниками в делах предполагаемых «врагов народа», и в дальнейшем их показания использовались в досье НКВД. Именно так произошло при аресте отца великого музыканта Святослава Рихтера – Теофила Рихтера, в деле которого использовался агент НКВД, он же швейцар и курьер немецкого консульства в Одессе Оскар Юндт. В целях маскировки агент был даже арестован органами.

Во время осуждения НКВД якобы «украинских националистов» длительное время действовал как будто соучастник этих «организаций» агент НКВД Мартиан Гржибовский.

Особо следует отметить расстрелы по национальному признаку. Так, в материалах открытого архива Одесской области имеются примеры дел целых групп евреев, арестованных перед Второй мировой войной (Великой Отечественной войной) за якобы принадлежность к сионизму и троцкизму. Эти люди приговаривались по «высшей категории» (к расстрелу), хотя скорей всего слова «сионизм» и «троцкизм» вообще не были известны большинству арестованных (см. 5-ю часть серии книг «Реквием XX века»).

Следует отметить, что во время ежовщины из документов были известны договорённости между НКВД и ГЕСТАПО о совместных репрессиях против еврейства. Это были первые пробы разразившегося в Европе в скором времени Холокоста. В конце 1930-х годов описанные действия происходили при сотрудничестве руководства СССР и Германии. Действия НКВД по уничтожению во время ежовщины кадровых советских офицеров привели к большим, чем у проигравшим войну немцев потерям в армии СССР и фактическому военному проигрышу начала войны.