Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

и Назарова. Иногда полковник думал, что нечто там, за двумя серебряными дверями, как-то искало и манило их ещё до того, как они оказывались здесь, в темноте. Хотя, быть может, это было просто любопытство.

Да, наверняка. Даже у этого Назарова, несмотря на лейкемию дочери, всё дело было в любопытстве…

— Любопытной Варваре нос оторвали… — прошептал полковник, выпуская струйки дыма из ноздрей, и усмехнулся. Бросив окурок на пол, Фокин вознамерился было убраться прочь из этого мерзкого склепа — судя по всему, власть сменилась, а значит — нужно готовиться передавать полномочия и рассказывать обо всём этом безумии следующему бедолаге, который сменит его в должности, так же, как когда-то предыдущий начальник поведал недоверчивому, полному скепсиса Фокину историю заключённого из камеры № 151.

Но потом, замерев, полковник вновь повернулся к двери. Он вспомнил тот единственный раз, когда шагнул за дверь — конечно, только за первую. Он сделал это сразу после того, как в камеру ушёл его первый настырный гость — профессор этнографии из городского исторического музея, тоже наткнувшийся на одну из этих проклятых правительственных директив, которыми наследили в революционные годы. Вспомнил, как увидел на полу что-то, будто отрубленное захлопнувшейся серебряной дверью.

Оно шевелилось. И походило на чёрных склизких змей. А потом рассыпалось, исчезло.

Но прежде шептало — будто бы внутри его головы.

Фокин и сейчас слышал этот шёпот. «Вечность… Вечная жизнь… Открой дверь…». Он слышал его все эти годы, хотя в последнее время немножко громче. И, признаться, порой было трудно устоять. И дело было не в словах, а в чём-то другом… Иногда он чувствовал себя так, будто не пил неделю, а ему протягивают стакан холодной родниковой воды…

Иногда…

Например, сейчас…

Обычно помогали мысли о Наташе. И о Славке, который, казалось бы, совсем недавно научился ходить, а уже резво бегает по двору за голубями и кошками, и так смешно говорит «фафуфай» на их попугая Гошу, и так потешно выдыхает через нос, имитируя звук, с которым открываются двери троллейбуса…

Всё это помогало и сейчас, хотя, признаться честно, было труднее, чем обычно. Фокин закрыл глаза, и велел шёпоту убраться прочь из головы. Потом заставил руки повиноваться, выбрал нужный ключ, вставил в замочную скважину. Замер на миг.

И положил другую руку на дверную ручку.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дмитрий Мордас

Угол

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Начинающий автор из Белгорода. Родился в 1986 г. Впервые опубликовался в «Самой страшной книге-2015», затем в сборнике «Темная сторона сети». Победитель конкурса «Чертова дюжина-2014». Помимо хоррор-литературы, увлекается восточными единоборствами и коллекционирует аммониты.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Порой казалось: я чувствовал затылком штукатурку потолка. Она не жесткая. Нет. Она — как выпавший утром снег, который днем растает. Иногда, изловчившись, мне удавалось бросить взгляд на нее. И, Боже мой, она прекрасна! О, если бы я мог вечно глядеть на ее белизну.

Вместо этого я видел себя. Там, внизу. Я изменился, и первое время не мог даже узнать свое лицо. Разбитое, распухшее, все в страшных бугристых швах. Оно до смешного походило на какой-то плохо слепленный, недопеченный пирог. Изо рта у меня торчала белая трубка, а рядом мигали лампочками приборы и что-то вроде мехов двигалось в такт дыханию моего тела.

Как же мучительно висеть под потолком! Я был не в силах даже шевельнуться. И даже думать было тяжело и, казалось, стоит закрыть глаза и чуть расслабиться, — и я распадусь, растекусь по белому потолку, и меня не станет. Наверное, это было бы даже приятно, но какая-то упрямая часть меня продолжала цепляться за эту комнату внизу. За это изуродованное лицо.

За Яну.

Она часто сидела рядом. Держала руку того, нижнего меня. Она говорила со мной, но я не слышал слов, и ответить не мог. А еще, когда приходила она, просыпался Угол.

Он был здесь все время, но я заметил его не сразу. Просто один угол палаты под самым потолком был темнее, чем другие. Иногда мне чудилось, будто там, в темноте что-то есть. Что-то бесформенное, похожее на огромный ком черной шерсти.

Но Угол был относительно далеко, да и смотреть на него тяжело. Уж лучше взглянуть еще раз на манящее белое поле потолка.

Я было совсем перестал обращать на него внимание… До тех пор, пока однажды оттуда к Яне не протянулась какая-то тень. И я вдруг понял, что это рука. Черная, ссохшаяся, со множеством суставов. Она походила на длинную кривую палку или лапу какого-то неведомого насекомого.

Я закричал. Я напряг все силы и каким-то образом сумел остановить или просто напугать это. Рука втянулась обратно в Угол.

Яна тоже что-то почувствовала. Она быстро собрала вещи и ушла.

Угол всю ночь шевелился. И, кажется, я начал слышать звуки. Кто-то ворчал и жаловался на что-то и тихонько плакал. Слов было не разобрать, но чувствовались в них тоска, одиночество и тяжкое беспросветное горе.

Яна вернулась. Но теперь каждый раз, когда она приходила, оживал и он. Слепо тянулся к ней, ощупывая стены, пол и все эти расставленные у кровати приборы.

Я боролся.

Я побеждал, но Господи, как же это было тяжело! Раз за разом Угол становился настойчивее. За рукой показалась вторая, потом нечто, похожее на голову с длинными клочьями волос.

И вот настал миг, когда он выполз целиком.

Из угла, словно из кокона, выпало нечто черное и мокрой тряпкой шмякнулось на пол. Оно долго лежало, собираясь с силами, а потом поднялось, и я понял, что когда-то оно было человеком. Теперь же на полу, покачиваясь, стоял черный, едва обтянутый кожей скелет.

Яна испуганно повернулась в его сторону. Вряд ли она могла что-то видеть, но — чувствовала.

Угол стал медленно ходить по комнате. Словно старик, долгие годы не встававший с постели, он с трудом держал равновесие и едва передвигал ноги. Колени его тряслись от усилий. И еще он был слеп.

Он — я почему-то знал это — выплакал себе глаза. Он ощупывал все вокруг своими длинными руками. Он искал Яну. Я пытался бороться с ним, но как бы ни был он слаб, я оказался слабее.

Он легко отбросил меня и я начал растворяться. Исчезать. Тогда я прекратил бороться и последнее свое усилие направил не на него, а на Яну.

БЕГИ!

Сколько раз я пытался это сделать, и лишь теперь, в минуту отчаянья мне удалось.

БЕГИ!!

Яна вздрогнула и принялась озираться по