У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(7) 2020 г. - Альманах Российский колокол

еще хотел её – до одури, до умопомрачения, до дрожи в пальцах, которые он сейчас сжимал в кулаки… Догнать, обнять, впиться губами в холодные губы, стереть с лица дождь и слезинки – он точно знал, что она плачет, – схватить на руки, донести до машины, обнимать, целовать, слушать, как она шепчет его имя… Нет, он этого не сделает. Он просто проводит её взглядом и уйдёт. Так будет лучше и правильнее. Он боялся её сломать, но ещё больше страшился сломаться сам…

Дождавшись, пока она скроется за поворотом аллеи, он повернулся и пошёл в другую сторону, купил в киоске пачку сигарет и зажигалку. Остановился, прикуривая… С наслаждением затянулся.

Как давно он бросил курить? Пять лет назад… и вот снова потянулся за сигаретой…

Работа, работа, работа… Последние пару месяцев он жил только работой, стараясь не думать о ней и не хотеть. И, в общем, оно получалось, почти…

В конце ноября зарядили дожди, сильно похолодало, и, однажды промокнув, он тяжело заболел. Пневмония. Двусторонняя, затяжная, с осложнениями.

Выписавшись из больницы, позвонил её брату – приближался Новый год, время отдать все долги, и ему нестерпимо захотелось узнать, что у неё всё в порядке. Для очистки совести.

– Она уехала, в другой город, там открыли филиал фирмы, – прозвучало в трубке холодно и отчуждённо.

В первый момент он даже обрадовался, что так случилось, потому что откровенно боялся встретить её в магазине, в кафе, в компании общих друзей. Встретить… и начать всё сначала или продолжить, неважно… А потом огорчился… Он всё-таки хотел её поздравить… Ну, значит, не судьба.

Праздники прошли в каком-то угаре – компании, девочки, тёплое море и солнце, много солнца. Оно было необходимо ему после болезни.

А потом его снова захватила работа, и жизнь вошла в привычную колею.

На Валентинов день он не отправил ни одного поздравления, хотя получил их более десятка… От неё валентинки не было, да он и не ждал, если честно, ну разве только где-то очень глубоко внутри, в том уголке его сердца, где она всё ещё жила…

Весна наступила неожиданно и как-то сразу. Зазеленели деревья, начали распускаться цветы, дурманя запахами, потеплело так резко, что он из зимних ботинок переобулся сразу в летние туфли, а тёплую куртку сменил на пиджак.

И вот такой тёплой душной весенней ночью он проснулся оттого, что она звала его по имени. Голос звучал так явно, словно она в самом деле была рядом… Он сел на постели – никого, только тело ноет от неудовлетворенного острого желания.

Холодный душ не спас, ему нужна была женщина. Не просто женщина, зачем обманывать себя – он хотел определённую женщину, одну-единственную, её. Давно надо было позвонить, узнать, приехать, но гордость не давала ему этого сделать… Глупая гордость…

Утром он позвонил её брату, выслушал всё, что тот о нём думает, и узнал её адрес. И телефон, который оказался прежним…

Звонить не стал, сразу поехал – что такое двести километров – ерунда.

Улица, дом, подъезд. Домофон. Звонить и объясняться тут не хотелось, поэтому он терпеливо дождался, пока из подъезда кто-то вышел, и придержал дверь. Несложный подсчёт, и он знает этаж…

Звонок прозвенел неожиданно громко, и словно в ответ на этот резкий звук за дверью заплакал ребёнок.

Он сначала опешил и едва не ушёл, но неожиданно пазл в голове сложился в чёткую картинку, и стал понятен её отъезд, и ругань её брата… Ребёнок, его сын или дочь…

– И как долго ты собиралась скрывать его от меня? – почти прокричал он в открытую дверь.

– Пока ты сам не захотел бы нас увидеть, – ответила она, посмотрев на него. Глаза сверкают, голова высоко поднята, нервы выдают только руки, теребящие ворот рубашки…

Рисунок Ули Мурашкиной

Ольга Шевчук

Шевчук Ольга Викторовна работала в издательстве, журналах, училась в аспирантуре. Автор более 20 книг (прозы, поэзии). Член Союза писателей России.

Галинка

– Так на чём я остановился? А, Витёк? – поднял на товарища вопросительные глаза сержант Брынин. А были они серые, с блеском, как штык к винтовке или походная алюминиевая миска.

– Про Галинкину мать начал рассказывать, – напомнил ему старшина Колобков. – Что нашёл, наконец, её в больнице.

Оба друга встретились час назад на железнодорожной станции и теперь шли пешочком, в длинных шинелях и с вещмешками на плечах, в расположение своей воинской части. Им было по двадцать с малым, но воевали они бок о бок уже второй год. У Брынина справа на груди выделялась красным цветом нашивка о ранении, слева блестела медаль «За отвагу». Правда, под шинелью их было не видно. У Колобкова нашивок не имелось, но у него была контузия и медаль «За боевые заслуги». И оба они возвращались в строй после коротких отпусков, данных для поправки здоровья и как поощрение от начальства.

– Ну да, ну да, – оживился Брынин. – Я и говорю: впилась она в меня долгим взглядом, будто и не узнаёт вовсе. Потом, опираясь локтями на кровать и чуть приподнявшись, прошептала: «Никак, Аркаша? Господи, не сон ли это?» – и вновь откинулась на подушку. Тут медсестра подбежала. «Не тревожьте больную, – верещит. – Ей и так тяжко». Я и сам вижу, что не до меня тётке Анне, да уйти не могу, не прознав про Галинку. Спросил всё же… Пошевелила тётка губами, будто заклинания какие пробормотала. «В деревне она, в Долинке», – едва расслышал. «У бабки Глафиры?» – уточняю. «У неё, где же ещё». Долинка километров в сорока будет, да ты и без меня знаешь…

Старшина согласно кивнул. Конечно, знает. Как-никак земляки! И это обстоятельство было выражено во внешности: у уроженцев тех мест волосы русые, а глаза как небо – серое, в тучах, словно озабоченное, или ярко-голубое, праздничное.

– А у меня, Витёк, сутки всего-то и остались на встречу с любимой. Попрощался я с тёткой Анной, пожелал выздоравливать, а сам только и думаю, что о Галинке. Всё ж таки спросил у врача, есть ли надежда, что тётка Анна выкарабкается. «Есть, – отвечает решительно, без всяких заминок. – Отчего же нет? Уже и рана затягиваться стала. Выживет мать, сынок! Воюй спокойно!» Он, значит, за сына её меня принял. А чем я не сын тётке Анне? Приехал с одной лишь мыслью: жениться на её дочери. Весь город перевернул, пока тётку Анну искал. Дом-то их