Российский колокол №3-4 2021 - Коллектив авторов

контексте иного текста.

А. С. Пушкин давно стал, как сейчас модно говорить, культовой фигурой современной российской культуры. Его творчество звучит и текстуально, и подтекстуально во многих произведениях различных авторов. Делается эта субцитация по-разному. И пушкинский текст звучит в ней очень мощно.

Поэзия Т. Кибирова, близкого к постмодернистской эстетике, с точки зрения аккумуляции подтекстов – явление выдающееся даже для постмодернизма. В его стихах самым поразительным и чаще всего неожиданным образом перемешаны реалии (или псевдореалии) различных – и по времени, и по месту существования – культур: образы, темы и мотивы из разных мифологических систем, имена деятелей искусства, литературных героев, имитация различных литературных манер и стилей, парафразы на строки известных стихов, предпосланные эпиграфы, намеки на известные события из жизни тех или иных деятелей культуры и т. д. Составленные во многом по музыкальному принципу лейтмотивности, стихотворные книги Кибирова часто обнаруживают последовательное повторение одних и тех же скрытых цитат, различного рода аллюзий, перефразирований, вариаций на тему и пр. «Суть поэзии Кибирова в том, что он всегда умел распознавать в окружающей действительности «вечные образцы». Гражданские смуты и домашний уют, любовь и ненависть, пьяный загул и похмельная тоска, дождь и листопад, модные интеллектуальные доктрины и дебиловатая казарма, «общие места» и далекая звезда, старая добрая Англия и хвастливо вольтерьянская Франция, денежные проблемы и взыскание абсолюта, природа, история, Россия, мир Божий говорят с Кибировым (а через него – с нами) только на одном языке – гибком и привольном, яростном и нежном, бранном и сюсюкающем, песенном и ораторском, темном и светлом, блаженно бессмысленном и предельно точном языке русской поэзии. Всегда новом и всегда помнящем о Ломоносове, Державине, Лермонтове, Некрасове, Ходасевиче, Мандельштаме, Пастернаке. И – что поделать – Баратынском, Хомякове, Блоке, Маяковском. Не говоря уж о Пушкине», – пишет о Кибирове А. Немзер [Немзер, 2009: 9].

И, на наш взгляд, именно пушкинская традиция особенно сильно, последовательно и, главное, концептуально проявляется в творчестве Т. Кибирова. При этом вариативность включения пушкинского подтекста в стихи Кибирова воистину впечатляет. Приведем и интерпретируем лишь некоторые примеры подобного рода вариантов.

Многие циклы и сборники Кибирова формируются путем активного использования субтекстуальных компонентов, в том числе – эпиграфов. Так, в частности, сделан сборник 1990 года «Послания Ленке и другие сочинения». Все стихотворения сборника предваряются эпиграфами из пушкинских «Повестей Белкина» (преимущественно из «Капитанской дочки»), при этом они в целом являют собой последовательное рассуждение о судьбах России и о состоянии российской культуры на рубеже XX–XXI столетий. Пушкин же в этом контексте является не просто прямо и косвенно цитируемым там и тут автором, а индикатором современного состояния отечественной культуры – расхищенной и искаженной наследниками классического золотого века, но сохранившей здоровые корни где-то в глубине нынешнего культурного опыта. При этом филологически подкованный в области пратекстов и по-постмодернистски многоголосый лирический герой Кибирова с горечью замечает:

Пойдем-ка по библиотекам!

Там под духовностью пудовой

затих навек вертлявый Пушкин,

поник он головой садовой —

ни моря, ни степей, ни кружки.

Он ужимается в эпиграф,

забит, замызган, зафарцован,

не помесь обезьяны с тигром,

а смесь Самойлова с Рубцовым.

[Кибиров, 2009: 99]

Это камень в огород литературоведов вроде нас, обращающихся к проблеме интертекста и, с точки зрения кибировского лирического героя, своими научными изысканиями убивающих истинный смысл поэзии. Недаром позже Кибиров напишет стихотворение «За чтением „Нового литературного обозрения“»:

Нет, ты только погляди,

как они куражатся!

Лучше нам их обойти,

эту молодежь!

Отынтерпретируют —

мало не покажется!

Так деконструируют —

костей не соберешь!

[Кибиров, 2009: 421]

При этом, иронически относясь к филологическим поискам смыслов поэтического текста, герой Кибирова сам интерпретирует пушкинскую традицию внутри собственных стихов. Точнее, он предлагает новые прочтения старых смыслов.

Часто, например, можно наблюдать в стихотворениях Т. Кибирова переработку пушкинских тем и сюжетов. Это, конечно же, переработка постмодернистского типа, то есть в первую очередь ироническая. Пример:

«Все мое», – сказала скука.

«Все мое», – ответил страх.

«Все возьму», – сказала скука.

«Нет, не все», – ответил страх.

[Кибиров, 2009: 320]

Эта переделка пушкинского разговора золота и булата, но в конце первого же четверостишья она меняет тональность. Дальнейший диалог скуки и страха приводит их к консенсусу и признанию того, что мир вокруг – ничто, а поэтому и спорить не о чем:

<…>

Ах, какое ничего —

Нет пощады от него.

Ну а коли нет пощады —

Так и рыпаться не надо.

[Кибиров, 2009: 321]

Эта переделка Пушкина похожа на констатацию факта рокового изменения действительности, в результате которого не только злато и булат остаются в нынешнем мире не у дел, но даже скука и страх лишаются своей жизненной платформы и основания в мире бессмысленности. Сплин кибировского лирического героя происходит не от временного, а от окончательного разочарования в сущем мире, который выродился в общество потребителей. И Пушкин, поэт, поэзия в этом мире вещей перестали пророчить и жечь глаголом. Отсюда и ирония по отношению к этим категориям культуры. Она не столько деконструирующая, сколько горькая.

В ряде кибировских стихотворений даются аллюзии на пушкинского «Пророка» и некоторые другие стихи Пушкина, в центре внимания которых стоят также темы поэта, поэзии, творчества. По большей части Кибиров это делает с применением той же горькой иронии, при этом понятие «творчество» соотносится у него с понятием «товар», миссия поэта низводится до сомнительного статуса обслуживающего общество потребителей полу-балаганного действия:

Нет денег ни хрена! Товар, производимый

в восторгах сладостных, в тоске неизъяснимой,

рифмованных словес заветные столбцы

все падают в цене, и книгопродавцы

с поэтом разговор уже не затевают.

(«Игорю Померанцеву. Летние размышления о судьбах изящной словесности»), [Кибиров, 2009: 186–187]

Лира, лира моя, бас-гитара.

Аполлонишка, сукин ты сын!

(«Литературная секция»), [Кибиров, 2009: 135]

Пророки, с точки зрения лирического героя Кибирова, в современном мире никем не будут услышаны, их даже не станут изгонять, как у Лермонтова в одноименном стихотворении, они просто не состоятся за обескураживающей ненадобностью. Поэтому рождается следующее антиподное «Пророку» Пушкина стихотворение, содержащее в то же время аллюзию на стихотворение В. Брюсова о творце и высокой сути творчества: