Российский колокол №7-8 2021 - Коллектив авторов

смотри гроб не переверни. – Кто-то заботливо поддержал его под локоть.

Но Петропавлу было уже всё равно – он с ужасом глядел на покойника. В гробу лежал тот, кого он приехал убить.

– Да, Петро, помер наш Ёся. Уж что был за человек! Свят как есть. Сам свою смертушку чуял, сам себе третьего дня могилу копал с утра. А к вечеру лёг в гроб, да в нём и помре.

Слова чёрным комом упали в душу: «третьего дня». Третьего дня, 12 июля, в его день рождения, в тот самый день, когда он встретил архивариуса и согласился помочь в архиве. Таких совпадений не бывает!

– Ну что ты застыл, Петро? – его наконец-то удалось отвести от гроба в сторону. Сельчане стали подходить проститься.

Петропавел всё ещё судорожно сжимал что-то в руке. Он с удивлением посмотрел на медальон, испачканный в земле, слово тот все три дня провалялся на дне ямы. Под грязью едва виднелась какая-то надпись. Петропавел нервно потёр медальон о штаны и, с трудом разбирая старую гравировку, прочёл: «Кто есть Сын, не знает никто, кроме Отца».

«И кто есть Отец, не знает никто, кроме Сына», – напомнил ему Пётр о чём-то давно забытом. Тоскливым предчувствием отозвались эти слова в сердце.

Петропавел задумался, стоит ли открывать этот медальон, какие тайны может хранить там старый монах – мощи, тайную молитву? Да и какую правду так стремится он узнать о том, кого ненавидит с самого рождения? Никакая правда не сможет искупить вину этого старика перед сыном, матерью и Богом.

С трудом открыв неживыми пальцами медальон, он чуть не выронил его из рук: два маленьких выцветших старых фото – мама и он сам лет семи. Медальон стал невероятно тяжёлым и таким горячим, что нестерпимо жёг ему ладонь. Неужели самое святое, самое важное, что было в жизни монаха, – это преступившая все обеты любовь к женщине и сыну?! Столько лет нёс отец как крест свою любовь, которая стала для него и райским наслаждением, и вечным проклятием! Разве не о такой любви говорил Христос и до креста, и на кресте, и после…

Первый раз за столько лет не было в душе его раскола – наконец он принял истину, что «Бог есть любовь»; что любовь эта выше законов и даже выше смерти. Из глаз против воли хлынули слёзы, несущие боль из сжавшегося сердца. Петропавла затрясло от рыданий, и он закрыл исказившееся лицо испачканными в могильной земле ладонями. Холод медальона пронзил его лоб и судорогой сцепил мысли.

Гроб, в котором теперь упокоилась частица его души, уже опустили в яму, и длинная цепочка прихожан молча и суетливо бросала влажные комья, стучавшие о крышку, возвещая необратимость смерти. Петропавел, повинуясь невольному порыву, надел медальон на шею и замкнул процессию. У края ямы сиротливо лежала старая отцова лопата, и он, легко подхватив её, привычными с детства движениями стал закапывать уже еле видневшийся гроб.

Вскоре работа была кончена.

На могиле остались только он и батюшка. Петропавел бережно достал из внутреннего кармана старую фотографию и поставил её возле креста.

– Батюшка, позволь мне остаться здесь смотрителем кладбища, – обратился к священнику Петропавел. – Здесь мать моя и бабушка. А теперь и отец. Все мои любимые здесь, и я при них буду. Грешен я и перед Небесным Отцом, и перед земным. Дозволь мне искупить гнев мой и гордыню, продолжая нести смиренно крест отца моего.

– Ты всё-таки узнал правду. Сможешь ли ты принять её и без злобы нести в сердце? – тихо сказал тот и, внимательно посмотрев в глаза Петропавла, кивнул. – «Носите бремена друг друга, и исполните закон Христов».

Июль – сентябрь 2020

Екатерина Кольцова

Зеркало

Нечасто этим летом выпадает такая погода, как сегодня. С утра солнечно, из сада доносится аромат фиалок и роз, уютно стрекочут кузнечики. В высоком голубом небе неспешно плывут беспечные облачка. В знойный полдень в комнате царит приятная прохлада. Из своего кресла я вижу, как лёгкий ветерок колышет тюль по обе стороны от французских окон, выходящих на широкую террасу. Вижу цветущие клумбы, за ними – серебристо-зелёную шапку плакучей ивы, чуть левее – крышу соседского дома, а за ней – верхушки сосен. За сосновой аллеей озеро. Я давно не был там: с моими коленями не так легко пройти почти километр. Возраст заставляет расставлять приоритеты. Сегодня я останусь дома, с любимой внучкой.

Лиза стремительно вбежала в зал и запнулась о большое потемневшее зеркало в раме.

– Ой-ёй-ёй, – захныкала она, прыгая на одной ножке. – Как больно! Дедушка, твоя комната вечно охотится на меня!

– А ты не бегай, как сумасшедшая. Старинные вещи не любят суеты.

Лиза охватила взглядом мою «пещеру» и скептически усмехнулась.

– Скорее, старинный мусор, – сказала она.

Для двенадцатилетней у неё чересчур критическое мышление. Впрочем, это не удивительно для дочери потомственного иллюзиониста. Правильнее сказать – мага, но мы говорим «иллюзионист», чтобы никого не смущать.

– Нет, дорогая, не мусор. У каждой вещи здесь есть своя тайна. И у той медной совы с отвалившимся крылом, и у трости с набалдашником в виде человеческой головы, и…

– И даже у этого зеркала, в котором ничего не видно, – съязвила Лиза, потирая ушибленный палец.

– Да, особенно у него, – ответил я.

Как раз утром я думал о том, что пора бы ей всё узнать.

И вот, надо же, зеркало само напомнило о себе.

Лиза покрутилась возле него, потом уселась на ковре между мной и им.

– Вообще-то ещё немножко отражает, – сказала она. – Можно разглядеть, какая я ужасная растрёпа. Почему мне нельзя подстричься? Рассказывай.

– Ты прекрасно знаешь почему. Твои волосы очень красивые, но растут слишком медленно, поэтому ты примешь решение, когда тебе исполнится…

– Не про это, – недовольно перебила внучка. – Про тайну зеркала.

Вечно эта девчонка перескакивает с одного на другое без всякого перехода. Я выдержал паузу, соображая, с чего начать.

– Как ты считаешь, что важнее – любовь или жизнь? – спросил я.

– Что за вопрос, дед? Любовь это и есть жизнь. А жизнь – любовь.

Я взглянул на зеркало, и она тоже пристально посмотрела на него.

– Ты права, – сказал я. – Но иногда всё же приходится выбирать. Так случилось с Рафаэлем…

– С художником? – нетерпеливо спросила Лиза.

– Да, но не с Рафаэлем Санти эпохи Возрождения, а совсем с другим, молодым живописцем. Но обо всём по порядку…

* * *

Эта история началась почти сто лет назад. Юный Рафаэль снимал маленькую комнатку в мансарде дома в