Российский колокол №7-8 2021 - Коллектив авторов

– Я по делам здесь, не хотел привлекать внимание одеждой, – соврал Петропавел.

Видимо, его лицо перекосило от злости, потому что старушка вдруг испуганно посмотрела на него:

– Что это ты так разволновался, Ёсенька? Аль я спросила чего не то? Ты ешь, ешь. Чего это я к тебе с расспросами-то лезу…

Старушка ещё около часа развлекала Петропавла рассказами о своей одинокой жизни, кормила его борщом и остатками «сладенького». Петропавел невольно заслушался и даже, кажется, забыл, где он и зачем пришёл, – так уютно ему было только дома с бабушкой в Преображенском. Ему захотелось остаться и во всём признаться этой милой пожилой женщине – по сути, своей собственной бабушке – и попросить прощения за злой умысел в сердце. Бабушка всегда поймёт и простит. Ведь и его бабушка была всё понимающей и всё прощающей, той, которая заменила ему мать. Мысль о матери отрезвила и вызвала новый приступ ненависти. Он быстро встал из-за стола, сухо попрощался и вышел, даже не обняв растерянную старушку, которая так и застыла с недомытой тарелкой у раковины.

Решение принято уже давно, а план был очевиден: завтра же первым автобусом Петропавел поедет в село, найдёт этого мерзавца и клятвопреступника и отомстит за мать, за веру, за Бога. Пока судорожно собирал вещи в дорогу, Павел монотонно бубнил: «И восстанут дети на родителей, и умертвят их».

Утро было пасмурным и до боли унылым. Даже зелёные деревья за окном казались уставшими и потемневшими. Не хотелось ни есть, ни пить, ни уходить куда-то из дома. Проснувшись по будильнику и наскоро умывшись, Петропавел с отвращением подумал о завтраке и, подхватив рюкзак, нервно загремел ключами в замке. Пётр попытался остановить его на пороге: «Предоставьте месть Мне, Я воздам. Придёт время, поскользнутся ноги врага». Петропавел застыл и задумался. Библия учит прощать и тех, кто этого не заслуживает. «Христос прощал и нам завещал», – всегда повторяла мама. Но не достоин прощения тот, кто предал Бога, любовь и своё дитя. Несть прощения преступившему клятву Господу и во имя Его да свершится высшая справедливость!

На вокзале было тихо и почти безлюдно, никого не тянуло ехать из города в такое тоскливое утро. Только какая-то серая баба уже сидела в дверях с нелепыми букетами из пёстрых садовых цветов. Через полчаса Петропавел уже трясся в стареньком душном ПАЗике, бережно пристроив на коленях мамины любимые георгины.

Дорога была на удивление долгой и безрадостной – за два года Петропавел успел позабыть, как всё-таки село далеко от города. Наконец показалась знакомая с детства обшарпанная остановка, от которой, петляя, уходила в сторону леса полузаросшая грунтовка. На горизонте над лесом расползалась сизая низкая туча. Торопливо пройдя пару километров по дороге, Петропавел свернул на знакомую тропинку вдоль леса, которая вывела его к небольшой церкви и старому сельскому кладбищу.

Пётр тихо и торжественно произнёс: «Наиболее же достойна удивления и славной памяти мать».

Из церкви послышалось: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих. Слава Отцу и Сыну…»

– И Святому Духу, – машинально проговорил Петропавел слова панихиды, которые слышал последний раз года два назад. А до этого – в семь лет у гроба матери. А между ними – много-много раз, каждые похороны односельчан, пока ждал с лопатой у свежих могил на подхвате у деда Ёси.

На кладбище было тихо, Петропавел медленно шёл мимо знакомых надгробий. Больше некуда было торопиться – он был дома. Здесь его мама, бабушка, здесь же провёл и он свои детские годы, помогая отцу-предателю. Что-то странное показалось ему впереди. Он, без сомнения, знал, что там, где он видел свежую яму, рядом находилась могила его матери.

Подойдя ближе, он с удивлением отметил, что могила была тщательно прибрана любящей рукой, а возле цвели георгины. А рядом, на краю новой ямы, устало облокотившись на лопату, стоял схимник деда Ёся. Он был всё так же сух телом и жёлт лицом и походил скорее на икону, чем на живого человека. Он прямо и неподвижно смотрел на Петропавла. Только какая-то необъяснимая перемена произошла в нём. В глазах, прежде живых и весёлых, поселилась такая необъяснимая грусть, что Петропавел невольно поёжился. Так всегда смотрели на него с иконы святые Пётр и Павел – смиренно и понимающе.

– Что это ты, Петропавел, припозднился, я уж всю работу справил! – Он сделал пару шагов назад и развёл руки. – Давненько ты ко мне не заглядывал, забыл старика…

– Ибо я сын твой, был потерян и нашёлся, – резко оборвал его Петропавел и злобно добавил: – Я всё знаю, отец.

– Раз знаешь всё, – изменился в лице монах, – так скажи, зачем приехал? Простить али как? Ты зла-то не держи, дураком я был – дураком и остался. Не неси грех в сердце. Прости меня, за ради Христа.

Весь вид старика выражал покорность и смирение.

– Христос прощал и нам завещал. Ты – мой сын, моя кровь и плоть. Я рад, что ты вернулся.

– Рад?! – вскипел Петропавел. Боль и ярость адской смесью клокотали в нём. – Я ненавижу тебя!

Ёся всё ещё улыбался. Его рубище слегка раздувал ветер, и казалось, что он парил над землёй, а редкие капли, уже успевшие попасть Петропавлу за шиворот, и не думали касаться этого грешного старика. Ветер вдруг налетел, попытавшись ледяным порывом отбросить сына прочь от могилы, совсем как на похоронах матери. Ёся так и стоял, недвижимо ожидая своей участи.

Георгины рассыпались на притоптанную траву. Рюкзак был сброшен с плеча.

– И восстанут дети на родителей, и умертвят их.

Сминая ботинками яркие цветочные головы, Петропавел ринулся на старика и, выдернув из земли лопату, замахнулся. Ещё шаг вперед – нога скользнула по влажной земле, черенок выскользнул из рук, пытавшихся уравновесить тело. В отчаянной попытке удержаться на краю могилы он потянулся к старику, ища опоры, но лишь ухватил золотой медальон на его шее и, рванув его, упал в яму, потеряв сознание.

– Ишь ты, мы ещё и покойника не принесли, а тут уже занято, – беззлобно засмеялся кто-то над головой Петропавла. – Эй, Петро, тутысь откуда? Чего разлёгси?

Петропавел открыл глаза. В затылке предательски ныло, перед глазами расплывались серо-коричневые пятна, которые должны были быть людьми.

– Давай руку, – всё тот же голос упорно звал его обратно в реальность.

Петропавел протянул руку на голос, его ухватили и помогли выбраться. Зрение постепенно прояснилось. Вокруг стояли сельчане со скорбными лицами. Петропавла шатало, он задел что-то коленом и чуть не свалился обратно в могилу.

– Эк тебя мотает, сынок,