Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н.С. Лескова. 190 лет со дня рождения. Часть 2 - Альманах Российский колокол

друг, дядя Сеня, колоритный такой персонаж, вместе с дядей Пашей прошли они на войне тяжёлый фронтовой путь от Сталинграда до Будапешта, и всё в штрафбате. Дядя Паша был командиром роты, а дядя Сеня служил у него старшиной. И как-то в Сталинграде штрафбат выполнил боевую задачу и в тяжеленном, страшном бою сумел захватить четыре дома и выбить из них фашистов, правда, ценой больших потерь. Остатки батальона собрали и построили. Приехал какой-то генерал, всех поздравлял. Сказал, что всех представят к наградам и все с этого дня будут переведены из штрафбата в действующую армию. Но тут вдруг дядя Сеня задал странный вопрос генералу.

– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться, старшина Попов, – обратился он к нему.

– Разрешаю, – ответил генерал.

– Разрешите мне остаться в штрафбате, несмотря на то что, как говорится, искупили вину перед Родиной! – сказал ему дядя Сеня.

Генерал посмотрел на него с интересом, увидел усталого, раненого старшину с наколками на руках, в рваной обгорелой телогрейке, с трофейным немецким пулемётом за спиной и гранатами на поясе, всего испачканного кровью и грязью, и вдруг понял всё сразу. Да, нам тут не понять, ведь таких старшин и рядовых он видел каждый день сотнями и тысячами. Да, судьба у дяди Сени, прямо скажем, непростая. Был он из семьи крестьян. Семья большая, крепкая, двенадцать детей, отец, мать, хозяйство, своя мельница, шесть лошадей, куры, гуси, свиньи и земли аж пятьдесят гектаров. Отец дяди Сени приехал в Сибирь из Тамбовской губернии в далёком 1910 году, по столыпинской реформе, и земли взял столько, сколько смог вспахать, тогда и деньги переселенцам давали хорошие, и зажили они счастливо и сыто, но тут война, революция – и понеслась. Правда, после революции жизнь наладилась, потому что работали всей семьёй от мала до велика и, как водится, от зари до зари. Но тут пришёл колхоз. И крепкое хозяйство пошло под раскулачивание, и то, что батя был красным партизаном и воевал против колчаковских войск, во внимание принято не было, и одиннадцатилетний дядя Сеня хлебнул по полной. Сперва сослали на солончаки и всё отобрали, а потом всей семьёй оказались в городе Барнауле. Но на работу никого не хотели брать: ни отца, ни мать, ни старших братьев. Везде одно и то же: нет прописки, так вы кулаки и т. д. Семья перебивалась как могла с хлеба на воду, прибились к рынку. Работали грузчиками, уборщиками. Как-то и дядя Сеня угодил по молодости к шпане районной, батя был, конечно, недоволен, временами сёк дядю Сеню, но это не помогало. Ну и потом дело пошло по этапу. Ограбили продуктовую лавку, милиция замела, и по малолетке дали три года – так и попал дядя Сеня первый раз на зону. И, как ни странно, стал этой власти политически близок. Ну а потом всё пошло-поехало.

Когда началась война, у дяди Сени было четыре ходки в свои 22 года. На зоне он был своим, блатные его уважали, на работы он не ходил, а в сорок втором на зону пришёл приказ. Набирали добровольцев на фронт. Пахан собрал своих, и решили ехать всей блатной командой.

Поначалу блатные хотели свалить с фронта, свобода дорого стоит. Но когда гнали по этапу на фронт, пахан по кличке Утюг вдруг решил ехать и воевать. Ему, как говорится, не впадлу. «Это не у краснопёрых на коленях свободу выпрашивать, а так мы свою свободу кровью купили. Краснопёрых я не люблю, но фашистов – ещё больше, поэтому будем бить этих гадов до последнего дыхания. А кому повезёт, живой с войны вернётся, значит, фартовый, а кто – нет, вечная тому память и слава!» – сказал Утюг.

Потом их послали в Сталинград, где дядя Сеня познакомился с дядей Пашей. Всех зэков зачислили в одну роту, а командиром как раз и был дядя Паша. Утюга назначили старшиной роты, и в одном из боёв в Сталинграде он геройски погиб, прыгнув на пулемёт, который спрятался в развалинах дома. Первые пули попали в Утюга, но он сумел в последние мгновения пробежать метров десять до немца и кинулся на него, весь прошитый немецкими пулями. Пулемётчика он, конечно, не задушил, но огонь прекратил, и это спасло роту от полного уничтожения. Подоспевший дядя Сеня одним выстрелом в горло убил немца, но Утюга спасти не удалось. Двенадцать пуль из немецкого пулемёта не оставили шансов выжить. А оружие это дядя Сеня забрал себе, и всю войну с ним воевал, и дошёл с ним от Сталинграда до Берлина, и всё в штрафбате с трофеем, который он ласково называл утюжком, и гладил он фашистов из него регулярно, слава богу, что трофейных патронов хватало.

Генерал махнул рукой и сказал:

– Ладно, разрешаю.

– А разрешите и мне? – вдруг стали кричать штраф-батовцы.

Генерал не ожидал такого поворота. Но потом махнул рукой. Так штрафная рота осталась штрафной в полном составе, не считая убитых и раненых.

Потом, уже после войны, он с дядей Пашей поселился в городе Кентау и жил, конечно, не в ладу с законами, но урки, которые были под его командой, никогда не выдавали его, да оно и понятно. Лучше тюрьма, чем воровское перо. Из тюрьмы рано или поздно выйдешь, а вот с воровского пера слезть вряд ли удастся. Дела они крутили с дядей Пашей криминальные и сбывали всё через его магазин. Дядю Пашу он всегда называл коротким и уважительным словом «командир». А малолетнего Колю Бурмистрова учил, как вести себя в тюрьме, если, не дай бог, он в неё попадёт. Жена дяди Паши, тётя Наташа, ругала дядю Сеню. «Чему ты ребёнка учишь, урка поганый?» – говорила она ему. Но дядя Сеня не обижался и всегда говорил ей в ответ: «От тюрьмы и от сумы никогда не зарекайся». Но больше всего Кольке Бурмистрову нравилось, когда дядя Сеня и дядя Паша, обсудив дела, садились за стол, дядя Сеня брал гитару и пел свои песни, иногда блатные, но больше военные. И была у него любимая – «Штрафные батальоны» Высоцкого, который тогда был под запретом. И одни слова брали за детскую душу: «Если не поймаешь в грудь свинец – медаль получишь за отвагу». И потом эти страшные слова: «Всего лишь час до самых главных дел: кому – до ордена, ну а кому – до “вышки”». И на его новеньком чёрном отутюженном пиджаке висели медаль «За отвагу» и орден Красной Звезды, а сверху – пять нашивок за ранения, два лёгких и три тяжёлых.

– Слышь,