Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

рядовым Плетнёву и Гусеву объявляю по три наряда вне очереди. Отрабатывать будете через сутки, начиная с сегодняшнего дня, – обратился он к ним. – Вы, как старослужащие, должны быть для молодых солдат старшими товарищами, всегда готовыми в трудную минуту прийти им на помощь, чтобы и на «гражданке» они не раз вспомнили вас добрым словом. А теперь представьте, какими словами вспомнят они вас… Почему я наказал их за нарушение распорядка дня? – обратился Павел к роте, поставив старослужащих в строй. – Будем считать, им повезло, что с их стороны не было рукоприкладства, иначе пришлось бы передать дело в военную прокуратуру. Не забывайте, что вас ждут дома.

Слова старшины произвели на роту сильное впечатление, и не один из тех, кто стоял в строю, почесал у себя в затылке. Вечером того же дня те, кто очень любил воспитывать молодых солдат, отправились на «посудомойку».

– Лёша, оставь за себя Харитонова, а сам прогуляешься со мной на продовольственный склад; в воскресенье вечером баня, а у меня в кладовой ни одного куска мыла, – сказал мне Павел, когда рота вернулась с обеда. – Заодно и поговорим.

Склады располагались за территорией части, на значительном удалении от неё. Пока шли, Павел, зная, что я собираюсь поступать в военное училище связи, расспрашивал меня, почему я выбрал именно это училище. А я ещё с детства мечтал стать офицером связи, как мой отец. Я мог бы сразу после школы поступить в военное училище, но пошёл в армию. Для меня авторитет отца был непререкаем, а он считал, что настоящему офицеру, чтобы лучше понимать солдата, не мешало бы для начала побывать в его шкуре. Надо вам сказать, что отец мой закончил войну в Берлине. У отца было два ордена Красной Звезды, две медали «За отвагу» и медаль «За взятие Берлина». Я и сейчас горжусь тем, что из всех воевавших хуторских казаков лишь мой отец да его друг, дядя Михей, участвовали в штурме Берлина. В детстве я любил слушать рассказы отца о войне. Особенно мне нравилась история о том, как в первый год войны, поздней осенью, они с дядей Михеем, выходя из окружения, заметив разъездной немецкий патруль, вынуждены были спрятаться под нависшим над рекою берегом и простоять по горло в ледяной воде до тех пор, пока он не уехал.

«И вот что, сынок, интересно, – как бы подытоживая свой рассказ, всякий раз говорил отец, – сколько времени мы простояли в этой ледяной воде, я не знаю. Может, час, а может быть, и более. Но то, что после этого «купания» ни у кого из нас не было даже насморка, – это я помню очень хорошо. Я думаю, это жажда жизни пересилила в нас все болезни и все простуды».

Ещё мне нравился рассказ отца, как они с дядей Михеем участвовали в штурме Берлина. Там на одной из улиц и ранило его друга. Используя как прикрытие идущий впереди танк, наши бойцы тянули связь к передней линии наших наступающих частей. «Мы были почти у цели, – рассказывал отец, – когда я увидел на верхнем этаже полуразрушенного дома фашиста с гранатой в руке. Он был ранен в голову и едва держался на ногах; кровь заливала ему левый глаз, и он мог видеть только правым. Никогда не забуду его взгляд. Это был взгляд хладнокровного убийцы, это был взгляд волка, приготовившегося нанести смертельный удар своей жертве. Я, не целясь, выстрелил в него. Падая, он всё же успел бросить нам под ноги гранату. Двоих солдат убило на месте. Меня только оглушило. Видно, Бог меня хранил: за всю войну я не получил даже царапины. Дядю Михея тяжело ранило. Маленький осколок, не больше булавочной головки, пробив ему грудь, остановился в двух миллиметрах от сердца. Делать операцию врачи побоялись, к тому же рана у него зажила на удивление быстро. Так он и живёт с этим осколком в груди».

Эту историю я вспомнил в зоопарке, у клетки с волками, наблюдая, как они, не останавливаясь, монотонно бегали за решёткой, всецело поглощённые своим бегом. Вдруг на какую-то долю секунды один из них остановился, и я встретился с ним глазами. Жгучим смертельным холодом повеяло на меня от его взгляда, и сердце моё невольно сжалось.

– Как там твой «берлинский подарок»? – спрашивал отец, когда фронтовой друг заходил его проведать.

– Затаился, собака, но может и укусить, – откликался на шутку дядя Михей.

Кроме боевых орденов и медалей у отца была ещё грамота, висевшая в нашем доме на самом видном месте. Такими грамотами награждали всех участников штурма Берлина. Хотя прошло немало лет, я и сейчас помню её до мельчайших подробностей. В начале основного текста крупными буквами была выведена надпись: УЧАСТНИКУ ВЗЯТИЯ БЕРЛИНА, а под ней в скобках стояла дата: апрель – май 1945 года. Далее простыми фиолетовыми чернилами в две строки было написано: гвардии старшему лейтенанту Косареву Ивану Алексеевичу 27-й гвардейской мотострелковой бригады. После чего шёл основной печатный текст: «Вы до конца выполнили свой долг перед Родиной в Отечественной войне, прославив русское оружие на полях великих сражений с немецкими оккупантами, навеки прославив Сталинскую гвардию. Военный Совет 1-й Гвардейской танковой армии отмечает Ваше героическое участие в исторических боях по овладению столицей немецкого империализма – Берлином и поздравляет Вас с победой». Грамоту подписал командующий 1-й ГТА гвардии генерал-полковник танковых войск М. Катуков и член Военного Совета 1-й ГТА гвардии генерал-лейтенант танковых войск Н. Попель.

За разговорами мы не заметили, как пришли.

– Ставлю сто к одному, что мой бывший старшина сейчас на продовольственном складе, – сказал Павел. – Я не помню такого дня, чтобы после обеда он не зашёл на склад к Воронову: он его единственный земляк в части. Оба из-под Чернигова, одногодки, оба из одной деревни.

Территория складов находилась за колючей проволокой, и, хотя ворота оставались открытыми, между складами по дороге ходил часовой в валенках и тулупе, который доходил ему до пят. Подъезды к складам были расчищены от снега. У продовольственного склада его убрали с особой тщательностью, и можно было с уверенностью сказать, что начальник, заведовавший этим складом, слыл человеком щепетильным и основательным.

Каждый раз, оказавшись на продовольственном складе, я испытывал неподдельный восторг. Боже мой, какие здесь стояли запахи! Запах сырого мяса смешивался с запахом крупы и сахара; к ним, на правах сильнейших, примешивался густой аромат лаврового листа и чёрного перца; и всё же, несмотря на это, явственно чувствовался запах, который я любил с детства, – запах сухофруктов, первую скрипку в котором играли груши и чернослив. Внутри