Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2018 - Коллектив авторов

Мне оставив только запахи дождя.

Маленькая девочка, отчего так ранит

Твой давно не детский и сверлящий взгляд?

2.

Когда по ночам мне снились большие собаки,

Которые зло и больно кусали руки,

Я просыпалась в холодном поту.

Я знала, что сны – это дурные знаки.

И вслушиваясь в ночные шорохи, звуки,

Ощущала привкус страха во рту.

А по утрам на своё отражение смотрела с опаской —

Никому неизвестно, откуда придёт беда.

И девочка с голубыми глазами, с бантиком красным,

Смотрела пристально и шептала мне «на-всегда».

3.

А теперь я не вижу сны. Или попросту их не помню.

И девочка с жёлтым бантиком, глаза опустив, молчит.

Шепчу ей: «У меня никого не осталось, кроме

Тебя и твоих разноцветных бантов в ночи,

Ярких, как лампочки от гирлянды на новогодней ёлке.

Что же ты, милая? Поговори со мной».

И снова во рту этот привкус…

Боль между рёбер – колкая.

И хочется так – чтоб всё оказалось игрой.

4.

Маленькая девочка в платьице из ситца,

С бантиком зелёным в светлых волосах,

Где же твоё детство? Почему не снится?

Улетело птицей белой в небеса,

Мне оставив только тени, что от солнца

Исчезают мигом – не задержишь взгляд.

Маленькая девочка просто стала взрослой.

Отражение в зеркале – маленькая я.

«Господи, отчего так дрожит листва…»

Господи, отчего так дрожит листва

На надломленной ветке большого клёна?

Ветер выл, сон мой плыл, и плыла молва,

Как по чёрной речке лодка плывёт Харона:

Вот была жена, послушна, добра, верна,

Никогда без песен по воду не ходила,

А когда всплывала с глубокого дна луна —

Собирала слёзы и тесто на хлеб месила,

И молилась: «Господи, дай нам днесь

Избавление от нестерпимой хвори.

Вот сыночек был, да и вышел весь,

Как выходят в окна, а в коридоре

Остаются вздохи, шорохи и шаги.

Так и мне остался только сыновий запах.

Надышаться б, Господи, – сбереги».

Так плыла молва, как солнце плывёт на запад.

Говорят, что женщина эта ещё жива,

Но уже не ходит по воду – безголоса.

Как и ты, наш Отче, – слышно тебя едва.

Потому живём с вопросами да без спроса.

Сергей Самойленко

Стихотворения

Самойленко Сергей Витальевич родился в 1960 году в г. Макеевка Донецкой области. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Стихи печатались в журналах «Юность», «Литературная учеба», «Здесь и теперь», «Волга», «Нижний Новогород». Автор книг «Обратная перспектива», «Угол зрения», «Неполное смыкание век». Шорт-лист Антибукера (1998). Член Союза писателей России. Живет в Новосибирске.

«Если сад превращается в лес…»

Юрию Юдину

Если сад превращается в лес,

это значит, что запил садовник,

и тогда одичавший шиповник

разрастается ввысь до небес.

И тогда он сцепленьем ветвей

образует подобие круга,

и его круговая порука

крепче ружей ночных сторожей.

И тогда он, шипы заострив,

оцепляет свой сад, будто зону,

где живет по лесному закону

каждый куст, будь он хром или крив.

И тогда он стоит на часах,

свирепея в работе бессменной,

охраняя свой сад суверенный

не за совесть, но и не за страх.

Не за страх, а за право стоять,

перепутав порядок казенный.

Уступая крапиве газоны,

до бровей лебедой зарастать.

Не за совесть, за волю цвести,

позабыв очередность цветенья,

за свободу стоять в оцепленье

и держать этот сад взаперти.

И держать этот лес под замком,

заключая в ограду конвоя,

чтобы лес, вырываясь на волю,

был заколот садовым штыком.

«Я рожден под созвездием рыбы, на свет фонаря…»

Я рожден под созвездием рыбы, на свет фонаря

выплывающей из заповедных глубин февраля,

озаряя мерцанием тусклым углы небосвода,

ртом натужно хватая замерзший кусок кислорода.

Я рожден в рыбный день, чешуей осенив колыбель,

«баю-бай» заводила фальцетом мне песню форель

и с серебряной ложки меня рыбьим жиром поила,

застудила мне кровь и по жилам стеклянным пустила.

С той поры мне никак не согреть эту мертвую кровь,

гороскоп, начиненный промозглой тресковой икрой.

Пузыри немоты выпуская в зернистое небо,

мне никак не прорвать этот прочный рачительный невод.

Я рожден под созвездием рыбы, но сам не рыбак,

и не сын рыбака, и не внук, и не правнук, а так…

Я, скорее, Емеля, не знающий щучьего слова,

и поэтому ведра мои не приносят улова.

Я и сам плавниками едва подо льдом шевелю

и блесну из серебряной ложки губами ловлю,

круглым глазом стеклянным гляжу, ожидая подвоха,

и под прорубь всплываю для каждого нового вдоха.

Зреет голос в гортани, но слов разобрать не могу.

Палец стылая кровь мне на губы кладет: ни гугу.

Но молчанье заложено в речь, как заряд динамита,

и для искры еще не хватает последней обиды.

Ныне герб мой – минтай,

нож консервный подъемля, как жезл,

немотою своей разрывающий желтую жесть,

поднимая, как стяг, немоту, возведенную в степень,

косяком проходящий меж звезд в огорошенном небе.

Мы молчанье свое не меняем на птичьи права

и плывем на огонь, на котором сгорают слова,

вылетая на ветер в порыве бесплодного гнева,

превращенные в выдох на фоне морозного неба.

В этом промысле нас направляет рука рыбаря.

Рыбы молча всплывают со дна на огонь фонаря,

в поизволе чужом обретая сплошную свободу