Альманах «Российский колокол» №1 2020 - Альманах Российский колокол

так называть, а все, наоборот, отучали. Даже единственный дедушка не стал в этом вопросе, как обычно, другом (и исключением), так как его неисполненным желанием было назвать меня Симой в честь бабушки. И он не понимал, какая еще Ина – неужели недостаточно Иры и Иринки?

И я со временем забыла об этом годовалом, а потом и полуторагодовалом настойчивом младенце, желавшем во что бы то ни стало быть Иной в период своего погружения в начальный русский устный, а затем как-то отдалившемся от меня (после знакомства с буквами и по мере освоения чтения).

Но где-то в глубине души оставалась ее, Инина, маленькая и немного кукольная тень – как персонаж, которого никто не хочет (и не хотел) ни знать, ни понимать. Поэтому я вправе сказать, что она и тогда жила во мне, как крохотная матрешка – в матрешке немного побольше.

И всё же, чтобы пояснить, в чём была бросающаяся в глаза разница между мной, более внешней и душевной, а также любознательной и звонкой, которую все звали Ир, Иришей… (я сокращу этот перечень, выбрав Иринку), и Иной Твиликой, я не стану рассказывать о том, как появились ее фотокарточки памяти. Ведь этого я и не помню. Пусть лучше вначале будет один эпизод, разыгранный потом (и неоднократно) в театрике «Кокон», находившемся на яркой и солнечной (или Иринкиной) стороне моей жизни.

2. Фотоателье

(пока еще в «Коконе»)

Отголосок

Фотографии эти, на сей раз настоящие (и первые с позированием в моей жизни), были сделаны маминым старым знакомым, художником, у которого дома был уголок, названный им «фотоателье». Там были перья и веера, и бусы, и множество разных необыкновенных игрушек для детей и безделушек для взрослых. Там же стоял очень большой аппарат на ножке с ослепляющей лампой, как обычно в фотостудиях.

Не знаю, отчего – может, оттого, что мир этот был очень пестрым, всех на свете красок, и всего вокруг было так много, – я растерялась. Я боялась вспышки и грустила, даже как-то задумалась… и в моей душе ожила, как бы заняв мое место, странная малышка Ина Твилика.

Фотограф тоже решил, что у него со мной не получается. И тогда он порылся в горе игрушек и вещиц и вынул двух легких деревянных птиц. Они оказались похожи на кукольных длинноносиков (дятлов?) и еще – на каких-то воробьев, может, с Востока? Но главное, у них были гибкие суставы, они со щелканьем меняли позы и раскрывали-складывали крылышки.

А еще мне удалось расслышать, как они поют тягучими и немного скрипучими (как низкая струна скрипки), но очень тоненькими и еле слышными голосками: одним явно женским, вторым – более мужским. Я забыла обо всём, кроме них, и стала играть и разговаривать с ними, кормить, даже немножко подтанцовывать им и подпевать. А они, пощелкивая крылышками, показывали себя и всё, что умеют, – и не улетали. Это было почти как в сказке Андерсена о механическом соловье, которой у меня еще и нет, я ее недавно слушала по радио. Конечно, петь так, как императорский соловей, они не умели (куда им было до него!), зато они были деревянные, теплые и из дерева певучего, тихого.

А потом фотограф сказал: «Чудесно получилось. Я не буду их у тебя отбирать, чтобы ты не заплакала. Мы с твоей мамой друзья, и они могут побыть денек-другой у вас. А там тебе надоест, мама приедет сюда и их вернет».

Но маме почему-то не хотелось еще раз приезжать, и она сказала: «Боюсь, Иринка их может сломать. Лучше мы посидим у тебя еще полчаса; мы с тобой выпьем по чашке чаю, а она поиграет, хорошо? Ир, а ты согласна?» Я не смела об этом и мечтать, я была счастлива и еще долго играла с птицами, пока они негромко пели и разговаривали. А потом мы вернулись домой.

Из этой сценки видно, что хотя театрик «Кокон» (как и мое основное, общепризнанное «я» Иринки) находился на солнечной стороне, но там присутствовало и некое другое существо. Точнее, мое другое естество, как бы еще оставшееся «малышкой» и легко теряющееся в жизни. Это была она, по-прежнему никем не признаваемая Ина.

3. О Твилике, сагах и эпосе

Тем, что у Ины появилась «фамилия» Твилика, она была обязана дедушкиному письменному углу стола.

(Вообще-то она была составлена из букв фамилии отца, которую я получила, только достигнув шестнадцатилетия, вместе с паспортом. Но это опять же было из-за уступки дедушке: раз мне не дали бабушкиного имени Сима, то вместо него я получила в пользование до совершеннолетия мамину фамилию Шагальская).

Видя, как я кружу вокруг его уголка за столом и своим разглядыванием мешаю его занятиям, дедушка как-то раз, смеясь, обронил: «Ты моя повúлика». Как и некоторые другие слова, прочитанные в книгах, но редко употребимые в разговорной речи, он произнес его с неправильным ударением. Из этой «повúлики» и придумалась Твилика. Но не одной только «фамилией» она была обязана деду, а вышло так, что благодаря ему она (в отличие от меня) росла и развивалась в духе эпического начала.

На столе у деда, рядом с двумя огромными рижскими томами Библии и похожими на гроссбухи тетрадями с записями, нередко полеживал и другой двухтомник из толстых книг, но по сравнению с первыми они казались не столь уж внушительными. Этот двухтомник был участником дедушкиного досуга и назывался он «Сага о Форсайтах».

Читая его, точнее, это «многокнижие» (в своем роде), он улыбался, пожимал плечами, иногда вздыхал… Он не принимал «Сагу…» особенно всерьез, но считал притом по-своему серьезной. Он был к ней привязан, ему никогда не было с ней скучно, это была его книга-спутник. В меня она еще не помещалась, она была слишком тяжеловесна и в буквальном, и в переносном смысле, но дедушка понемногу мне из нее пересказывал…

Я поняла лишь, что он, по-видимому, ощущает себя немного похожим на старого Джолиона. И года через два сумела оценить главу, в которой описан закат его жизни. Дед также говорил о «Саге…» кое-что, не до конца мне понятное. Например, о том, что семья должна быть большой, как это бывало раньше. И что все эти люди, конечно, покажутся мне скучными и чудаковатыми. А ему они во многом напоминают членов той семьи, которая окружала его, когда он был пареньком лет пятнадцати-шестнадцати. Напоминают вовсе не своим солидным положением в обществе, уровнем культуры или достатком – нет, чем-то совсем другим. Пожалуй, своим отношением не только к «собственности», но