Российский колокол №7-8 2021 - Коллектив авторов

class="p1">С 1 июля 2012 г. – главный редактор сайта «Свободная пресса». Член Общества русской словесности и Патриаршего совета по культуре.

С 4 мая 2019 г. – главный редактор журнала «Юность».

Русские на руинах

Собиралась гроза, надвинулись мощные тучи, вихрь поднимал и кружил пыль, швыряя в глаза и за шиворот. Пыли становилось всё больше; мы приближались к месту назначения.

Высокие стены бывшего тракторного завода простирались вдаль – настоящий мёртвый город. Под ними покоились кирпичи и бетонные обломки, торчали ржавые железяки. Отсутствие крыш, оконные провалы, облезшая голубая краска…

Ветер крутил чёрно-серую пыль между стенами, уносил до небес и, казалось, так насыщал эти низкие тучи.

Виктор Евгеньевич, прямой, с морщинистым приветливым лицом и светлыми глазами, в светло-сером пиджачке, неспешно вёл меня по советскому Акрополю и негромко объяснял:

– Работников – двадцать две тысячи, тракторов – тридцать три тысячи в год. Вся молодость моя. Начинал я помощником мастера. И так до начальника цеха. Вся жизнь!.. Разные трактора делали. На нашем дизельном целину пахали.

– А потом?

– А потом не стало ничего, ни завода, ни зарплаты. Так и жили без всего, но я хоть выжил, вот до пенсии дотянул. Да разве во мне одном вопрос? Правильно говорят: не имей сто рублей. Сколько здесь друзей настоящих было. Сто точно наберётся! Ты себе только представь!

– И вы их всех помните?

– Конечно, а то! Как будто вчера вон в том цеху с Димкой Комаровым из чугуна детали отливали. Задний мост, корпус двигателя. Ты пойми, для меня ж это не просто камни, я про каждый закуток могу целый день говорить. Кто спился, а кто… Барышников утонул, Нефёдов Серёга сел, Кружков в бандиты пошёл, ну и сгубил себя, Мишка уехал, однокашник мой, и нет вестей, вроде таксист у вас в Москве, Захаров Колька и вовсе… – худой рукой он ловко очертил ноль вокруг шеи и перекрестился.

Он шевелил узкими губами, перебирая имена, не для меня, а для чего-то ещё, отражая небо и развалины отсутствующим взглядом.

– А дружили как? – спросил я.

Он не отвечал; туча раскинулась огромным небесным заводом с лиловой проходной, серыми корпусами и чёрными дымными трубами.

– В гости ходили. Помогали. До получки занимали и просто… Вообще… Всяко бывало. И драки тоже.

– С друзьями?

– Не знаешь разве как? Подерутся, потом обнимутся. Вот тебе случай. Недавно было, уже завод сломали, Ермолаев с Гордеевым пили-пили во дворе и за чё-то поспорили. Ермолаев давай его душить, а Гордеев ему ножом. Увезли Ермолаева в больничку и протокол составили, а он ничего на друга своего не говорил. Посадили, значит, Гордеева, а у него жена, дети, и стал Ермолаев всюду возмущаться и письма писать: «Как так? За что друга моего посадили? Он ни в чём не виноват». Но не помогло.

– Такая дружба?

– Они и сейчас переписку ведут. Да я и сам: сорвусь под конец дня, наору, зашпыняю, а ночью спать не мог. – Он часто заморгал. – Помню, лежу и думаю: все, считай, родня, а ты на них…

Отвернулся навстречу новому удару ветра, и донёсся негромкий глуховатый голос:

– Мы и сейчас дружим.

– Правда?

– Если помню, значит дружу.

В тот вечер меня пригласили в клуб поэзии под названием «Сладостное слово» и сказали, что здесь очень ждут.

Каменные ступеньки вели в подвал, где суетливо-радостно встречала крупная пожилая женщина Нина Ивановна в тёмно-бежевом платье, пенные кружавчики у ворота. Её улыбка не угасала. Пахло сыростью.

– Вы не взыщите, как говорится. – Мы прошли в небольшую комнату: на стенах висели календари с котиками и церквями и стоял стол с чашками чая и кусками пирога на тарелках. – Кушайте, это свой, с курицей и картошечкой. И эти свои, не бойтесь, у меня чистая… – Она нырнула в банку стремительной пятернёй. – Ах ты, хитрый, не уйдёшь! – И, поборовшись, поймала огурец.

Кто-то постучал в окно под потолком. Она на секунду вскинулась:

– Опять ребятишки балуются.

Новый стук.

– Вы ешьте, ешьте. Хотят, чтоб я крикнула, тогда им весело. Жалко их, никто ими не занимается.

Маленькая старушка в ярко-розовом платочке жадно просунулась в комнату. Позади толпились люди.

– Николавна, проходи в залу, чай после собрания, – строго произнесла Нина Ивановна и вновь переключилась на меня: – Ну как наш пирог? Правда чудо? Вы готовы? Пойдёмте слушать?

«Зала», куда я за ней проследовал, была комнатой побольше, но без окон, с президиумом – стол и два стула для меня и ведущей. На стульях разместились человек двадцать, почти все женщины, в основном немолодые. Сыростью здесь тянуло ещё сильнее.

– Сегодня у нас необычный гость, – торжественно начала Нина Ивановна, – писатель из Москвы. Он нас всех рассудит!

Она объявила, что за неделю все желающие приготовили стихи, посвящённые любви, и стала вызывать по списку. Женщины выходили и читали под вялые хлопки соперниц.

Кудрявая дама в синем, сладко пахнущая духами, поклонилась зале, затем президиуму, и я заметил, что малиновая помада испачкала её верхний зуб.

– Люблю тебя в разгаре мая и холодно когда люблю, навек душа твоя родная, за всё тебя благодарю!

В конце стихотворения горячо захлопал бровастый старик, как я предположил, – супруг-болельщик.

– Всё это было, было, было, – вздохнула другая женщина, худая и бледная, в льняном сарафане, расшитом цветами.

Ведущая вызвала её, представив: Анна Гамаюн. Та зашуршала листком и сбивчиво, но протяжно зачитала нерифмованные строчки:

– О, следы на песке – это эхо беглянки, её рай наслажденья так далёк и так близок, где-то там, где закатный пожар горизонта, золотые загадки красивого тела…

– Ерунда, как и твоя шарлотка, – прохрипел старик с бровями.

– Почему это ерунда? – оскорблённо спросила сарафанная. – Я, между прочим, ваши беляши не обсуждаю.

– А ты обсуди, – насмешливо, как бы в сторону отозвалась дама в синем. – Ты тесто месить научилась бы.

Мне стало совсем неуютно от этой склоки и оттого, что придётся судить, чьи стихи лучше, и, вскочив, я громко попросил:

– Расскажите немного про себя! У вас такое странное название – «Сладостное слово». Кто придумал?

В зале засмеялись.

– Это в честь нашего завода, – с достоинством сказала узкоглазая женщина в плюшевом пиджаке.

– Сахарный завод у нас был, – пояснила Нина Ивановна, – при нём ДК. Мы там собирались, песни народные пели, танцевали, на разных инструментах играли. Сначала завод закрыли, потом ДК, ну, мы сюда и перебрались, в подвал.

– А чтоб показать, что дело наше правое, так и назвались: «Сладостное слово», – добавила узкоглазая.

– Сахар стучит в наше сердце! – Это был другой старик, молодцеватый, длинный, он стоял у входа в кроссовках и футболке Sex