Российский колокол № 7-8 2020 - Коллектив авторов

в себя крича,

чтобы мы были потише в своих речах.

И я танцевала под шум бирюзовых волн.

Кажется, ты немного, но был влюблён.

Холодно стало – ты снял с себя странный шарф

и обмотал меня, чтобы я не дрожа…

…ла. Бла-бла-бла, метро.

Осень меня наизнанку больным нутром

вывернула на рельсы пустой душой.

Но в осени всё же так много из «хорошо».

В радость

В твою страну ушедших лет

Давно не ходят поезда.

Ты можешь выбросить билет

И сжечь заезженный вокзал,

Где в стенах залов и депо

Ещё лоснится бирюза

Дешёвой краски: моветон

Бежать по колесу назад,

Когда назад дороги нет,

Вперёд – полшага и закат.

Зачем тащить на новый свет

Билет, где путь лишь в рай и ад,

И нерабочий турникет.

Скупая скатится слеза –

Купи вина, жене букет,

Прости себе, что опоздал.

Как лучшее мерило лет

Прими линялое пальто,

Из ныне снятых кинолент

Смотри Феллини и Брандо,

Под звук виниловых пластин,

Целуя женщины своей

виски закрашенных седин

и ручейки худых кистей,

Благодари, что не один.

И на вокзале, в зале сна

Ты будешь снова чей-то сын,

А в мире – вечная весна.

И шёпот детворы в ночи

под покрывалом, как никто,

тебе напомнит: поезд мчит

теперь для юных на восход.

Тш-ш… Тш-т-ш…

Лирическое

«А ты возьмёшь меня с собой?» –

сказала я, себе не веря,

когда плаща неровный крой

почти рассеялся за дверью.

Когда спокойный твёрдый шаг

почти убил во мне стук сердца,

я слов иных вдруг не нашла,

а после них – куда бы деться.

В дверном проеме между «мы»

он шаг остановил в «отдельно»

и слился в полумраке тьмы,

а после – лишь прихлопнул дверью.

«А ты возьмёшь меня с собой?» –

я повторяла безутешно,

и только комнатный покой

нарушило его «конечно».

Notre-Dame de Paris

Когда гулял голодный пир

По затхлым улицам Парижа,

Над Notre-Dame de Paris

Играли ангелы в «не вижу»:

«Не вижу нищеты босых,

Не вижу горестей убогих,

Не вижу святости в святых,

Кто не целует наши ноги.

Не вижу сдохнувших собак,

Детей в смертельной лихорадке,

Зловонности чумных клоак.

Все, слава Господу, в порядке!»

А кто увидел если вдруг,

Не мог уже летать под нимбом –

Ему любой людской недуг

Был агнцем плиты могильной.

Забавы их судить не нам,

И Бог был сам в игре – фанатик.

В опочивальнях Notre-Dame

Он отливался в чистом злате.

И в золоте людских богатств

Господь был статен, всевозможен.

И каждый признанный аббат

Смотрел и плакал: «Боже, Боже».

Но, если верить мудрецам,

Посланникам заветов Божьих –

По сей день каждая овца

Играет в «я не вижу» тоже.

Вечному другу

а на небе всё та же сирень

в предрассветных июньских часах.

и под домом, что весь набекрень,

в цвете зелени дремлет роса.

там на привязи серый лохмач

по привычке болтает хвостом.

издали сквозь младенческий плач

колокольный доносится звон.

на тропинках ленивый спорыш

распростёрся зелёной каймой.

посреди – ты всё так же стоишь,

и красивый, и юный, и мой.

и тебе так к лицу акварель

летних красок и свежести лет.

ты спокоен в природе своей

и легко улыбаешься мне.

в беспокойности беленых стен,

в обветшалости красочных рам

ты один – неизменно нетленен

по сменяющим утро утрам.

знаешь, верно, что смерть для живых –

где-то время оставило ход.

под тобой – незатронутый жмых,

и шестнадцать в который-то год.

Нежность

забери меня в тень от полуденных ив,

в шелест диких дубов и невыжженных сосен.

забери невзначай, ни сказав, ни спросив,

в полуночную мглу – звездопадную россыпь.

укради ото всех, если я не дождусь

и себя окуну в преждевременность буден,

променяв ожидания подлую грусть

на холодные и нелюбимые губы.

и, как зимы сменяют осенний мотив

с увяданья природы на снежную проседь,

забери меня в тень от полуденных ив…

в полуночную мглу – звездопадную россыпь.

Скажи

скажи, что всё неправда, что

в просторной замкнутости штор

под светлым парусом апреля

гудит метель, и я поверю.

скажи, мне слова твоего

до крайней надобности хватит –

и в мае солнце будет кстати,

и в шторах зайчики его.

скажи хоть что-нибудь, и мне

от звука голоса родного

светлее станет мрачный город,

не улыбнувшийся весне.

и запоют иначе дни,

ушедшие под зной шататься

в невзрачном шелесте акаций.

и это всё – слова твои.

на пристанях сгорали корабли,

мы за руки – и плакали о прошлом.

о том, что мы горели как могли,

но превратились в сажени пригоршни.

о том, что раздувало паруса

огнивом полуночного разврата,

мы плакали о том, что на весах

лежали «до конца» и «безвозвратно»,

однако корабли уже