Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Они сражались за Родину» - Альманах Российский колокол

соблюдением законности. А НКГК следит за порядком во всём. Полномочия необычайно широкие. При наличии предварительной информации о каком-либо отклонении от нормы я мог вмешаться в работу любой структуры, любого наркомата. Недостатки, отступления, предательства, нарушения, перехлёсты, перегибы, злоупотребления, вредительство и случаи коррупции бывали во всех структурах. В Наркомате госконтроля – никогда.

– Лев Захарович, а чем вызваны гонения на церковь и её служителей?

– Керенский отделил церковь от государства. Разрешил избрать патриарха. Это и произошло уже при Ленине. При царе священники получали зарплату из казны, а также получали субсидии на содержание и ремонт храмов. И вдруг церковники оказались без денег. Прихожане своими добровольными взносами не могли обеспечить храмы и попов даже по минимуму. Народ за период с четырнадцатого года до окончания Гражданской войны реально обнищал. По церковным законам священник не должен брать в руки ничего тяжелее ложки. А тут беда – государство денег не даёт. У государства иная национальная идея. Новая идеология. Попы не попутчики. Ничего другого попы делать не умели. А у них семьи, дети. Это трагедия. Вот и стали попы интриговать. Все, кто был замешан в интригах, попали в лагеря. Кто был чист, того не трогали. Ведь не все же храмы были закрыты. Не все. Некоторые работали и продолжают работать без остановки. А почему? Да потому что многие священники скорректировали своё сознание. Днём работали в учреждениях, в заводских конторах, а иногда и в цехах. А вечерами и по воскресеньям служили в церквах. И при этом не имели проблем с органами. А кто не смог или не захотел изменить своё мышление, те попадали в лагеря.

– Ну, хорошо. Убедили. Но зачем надо было взрывать храмы?

– Да, я согласен. Не всегда и не везде надо было это делать. Но иногда нужны были площади под застройку и материалы. А у священников не было денег на содержание храмов. Они сами бросали многие храмы. Объединялись вокруг тех, что были поменьше. Количество прихожан после гражданки сильно сократилось. Попы сами виноваты. При царе слились с государством. Обслуживали интересы правящего класса. Были замешаны в погромах. Хочешь сказать – нет? Погромы были по всей России. Но в основном – в Белоруссии и на Украине. И в Витебске, и в Шаргороде, и в Одессе, и в других больших и малых городах. Я многому был свидетелем. А при Советах попы стали проявлять недовольство, злобствовали. Уже в Гражданскую сливались и сбивались с деникинским подпольем. А в мирное время кучковались, плели интриги. Вели вредоносные, антигосударственные провокационные проповеди.

– Хорошо. Убедили. А скажите, пожалуйста, почему в первый год войны мы получили от немцев почти полный разгром?

– Буду откровенным. Мы не собирались обороняться. Мы тогда заключили с Гитлером пакт о ненападении. Наши войска не были размещены в тактически оборонительных порядках. Да, в своей программной публицистике «Майн Кампф» Гитлер фактически анонсировал дранг нах остен. Но мы знали и другое. Гитлер не был готов к войне с Россией. Все горюче-смазочные материалы у него были летние. Все образцы формы одежды были только весенне-летне-осенние, то есть исключающие зимнее применение. Наша, советская форма одежды всегда включает в себя зимний вариант. У Гитлера ничего этого не было, в том числе и должного запаса боекомплекта. Он начитался или наслушался модного тогда немецкого генерала-теоретика Шлиффена и слишком понадеялся на универсальность его тактики. Не учёл давным-давно всем известного – Россию, в которую не следует соваться. Её просторы, бездорожье, осеннюю или весеннюю распутицу, грязь, неожиданные и лютые морозы, глубокие снега и очень неприветливое население. Практически со взятием Смоленска у него уже подошёл кризис моторесурса и боекомплекта.

– Вы сказали: «Мы не собирались обороняться». Не означает ли это готовность к наступлению?

– Да, когда Гитлер заявил о претензиях на чешские Судеты, мы были готовы выступить на защиту чехов. Но поляки – эти шляхи – заартачились, не дали прохода через свою территорию, потому что сами присудобились к немцам и оттяпали себе от Чехии целую провинцию. Неплохо поживились. Правда? Вот поэтому мы, не меняя позиций, и продолжали стоять и ждать, что к нам обратятся, если не поляки, то, может быть, французы или ещё кто-нибудь из европейцев.

– Война застала вас в Москве?

– Да, в Москве, в должности наркома Госконтроля. Двадцать второго июня сорок первого был назначен главным комиссаром, начальником политуправления Рабоче-крестьянской Красной армии, а также заместителем наркома обороны. И я был направлен на Западный фронт членом Военного совета в звании армейского комиссара первого ранга. А когда над Крымом нависла угроза оккупации, меня вызвал товарищ Сталин и приказал срочно отправиться в Крым. И двадцать первого января сорок второго я прилетел в Керчь. Тотчас встретился с командармом Черняком и начштаба Рождественским. Ни тот ни другой ситуацией не владели. Ни один из них не смог назвать даже общее количество личного состава. По телефону связался с командующим фронтом генералом Козловым, находившимся в Тбилиси. Бывший прапорщик царской армии. Выяснил, что он тоже не владеет обстановкой. Пытался отделаться общими формулировками. Да и мудрено из Тбилиси командовать Крымом. Это всё равно что по глобусу руководить военными действиями. После беседы с ним тотчас позвонил товарищу Сталину, доложил обстановку и попросил выделить Крым из-под командования Тбилиси. Поменять Черняка на Рокоссовского, прислать пулемётов и три стрелковые дивизии. Товарищ Сталин дал добро на выделение Крыма в отдельную фронтовую единицу. В Рокоссовском отказал. Но пообещал две стрелковые дивизии. Слово сдержал. Дивизии пришли. Но нам не удалось удержать фронт. Я никогда не считал себя ни тактиком, ни стратегом. И хоть у меня был опыт Гражданской войны, но эта война была другая и требовала военного образования. У меня же образование политическое и экономическое, то есть гражданское. Мы сдали Крым. За других не отвечаю. Я был понижен в звании до корпусного комиссара.

– Вы тяжело переживали это понижение?

– Тяжело. Военные неудачи случались со всеми военачальниками. Кто-нибудь понижал Деникина или Врангеля? Рокоссовский и Жуков тоже отступали. Впрочем, как и все генералы. Но товарищ Сталин вскоре понял, что моей личной вины в том не было. Через год я был аттестован на генерал-лейтенанта, а чуть позже мне было присвоено звание генерал-полковника. Но я не чинодрал. И любое звание рассматриваю всего лишь как условность и некое украшение.

– А что же тогда безусловно?

– Безусловны, Иван Леонтьевич, мозги. Потом идут способности, таланты, совесть, образованность, то есть то, что составляет личность. Должность, в конце концов. А звание – это уже знаки отличия. Отличия. Человека одного уровня от человека другого уровня начальствования.

– Товарищи военные, извините, доктор