Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

в Эбингдон, где встретился с фотографом-фрилансером. Он знал, что Фридман, Голденхайм и Юделл прилетели накануне вечером и провели ночь в отеле «Марта Вашингтон Инн», прилегавшем к зданию суда. Троих руководителей компании избавили от позора, не надевая на них наручники, но им предстояло пройти под конвоем от дверей отеля до здания суда, и Мейер хотел запечатлеть этот момент на фото. Они с фотографом притаились под прикрытием машин, выстроившихся вдоль улицы. Через некоторое время они увидели обвиняемых. Все трое топ-менеджеров были в темных костюмах и с мрачными лицами. Было похоже, что с Фридмана отчасти слетела самоуверенность. Юделлу было тяжело идти из-за лишнего веса. Все трое вздрогнули и были явно недовольны, увидев, как между двумя машинами, как черт из табакерки, выскочил Барри Мейер, в то время как его фотограф торопливо делал один снимок за другим[1566]. Руководители Purdue не видели Мейера с той самой встречи в штаб-квартире в Стэмфорде пять лет назад, когда они втроем скармливали ему одну наглую ложь за другой. Теперь они ничего ему не сказали[1567], лишь поторопились войти в здание суда. «Purdue Pharma сегодня признала в суде[1568], что «с намерением обмануть или ввести в заблуждение» рекламировала и продвигала ОксиКонтин как препарат менее аддиктивный, менее пригодный для злоупотребления и с меньшей вероятностью вызывающие иные наркотические побочные эффекты, чем другие обезболивающие средства», – писал Мейер в «Таймс». Но подтекст его репортажа был ясен: А я вам говорил, так вас перетак!

Одним дождливым днем того же лета Фридман, Голденхайм и Юделл были вынуждены снова приехать в Эбингтон на оглашение приговора. Это заседание, в отличие от предыдущего, было открыто для публики. Немалое число зрителей съехалось со всех концов страны, чтобы присутствовать при этом событии. Многие из них лишились близких из-за ОксиКонтина, и судья Джеймс Джонс, который вел процесс, мужчина шестидесяти с лишним лет с доброй улыбкой и седой шевелюрой, дал жертвам возможность высказаться.

– Джентльмены, – сказала женщина по имени Линн Локасио, обращаясь к Фридману, Голденхайму и Юделлу. – Чума нашего времени – ваших рук дело[1569]!

Зал суда был набит битком. Локасио приехала на заседание из Палм-Харбора, штат Флорида. Она рассказала, как ее сын стал зависим от ОксиКонтина после того, как этот препарат назначил ему врач от последствий травмы, полученной в автомобильной аварии. Один за другим поднимались с мест родители, пересказывая краткие, душераздирающие истории своей боли.

– Пожалуйста, не допустите[1570], чтобы на признании вины все и кончилось! – взмолился судье мужчина по имени Эд Биш, потерявший восемнадцатилетнего сына. – Эти преступники заслуживают тюремного срока.

Одна мать принесла с собой в зал суда урну с прахом своего ребенка.

Одни родители откровенно рассказывали о том, как их дети вначале пробовали ОксиКонтин рекреационно, на вечеринках, а потом приобретали зависимость и умирали. Но другие говорили о привычке, которая сформировалась иначе: по рекомендации и под наблюдением врача. Мужчина по имени Кенни Киф рассказал о том, как у него возникла зависимость, после того как препарат назначили ему для облегчения хронической боли.

– Я – один из пациентов[1571], которые приобрели зависимость от ОксиКонтина и испытали ее на себе, – говорил он. – Каждый раз, когда я пытался остановиться, симптомы отмены были хуже, чем боль, которую я испытывал.

Мужчина лишился дома. Потерял семью.

– Я был животным, не способным себя контролировать, – сказал он.

Марианна Сколек, та самая медсестра, чья дочь Джилл умерла от передозировки, тоже приехала в Вирджинию. После смерти Джилл она стала активной участницей стихийной кампании за привлечение Purdue к ответственности. Сколек рассказала о том, как в январе 2002 года ее дочери назначили ОксиКонтин, а четыре месяца спустя она умерла.

– У нее остался сын, которому в момент ее смерти было шесть лет, – говорила Сколек. – Сегодня Брайан со мной, здесь, в суде, потому что ему необходимо было увидеть, что плохие люди от расплаты не уходят.

Повернувшись к Фридману, Голденхайму и Юделлу, Сколек заявила, что они – «чистое зло».

Одной из тех, кто не явился в тот день в суд, чтобы сказать свое слово, была бывшая секретарь Говарда Юделла, Марта Вест. Следователи из команды Браунли беседовали с ней и включили в свою прокурорскую докладную отчет о проведенном ею в 1999 году исследовании по методам злоупотребления ОксиКонтином. И даже договорились с ней, что она предстанет перед большим жюри в Эбингдоне. Но этого так и не случилось, поскольку вечером накануне заседания женщина исчезла. Адвокат отыскал Марту Вест только утром, в отделении неотложной помощи местной больницы, куда она пришла умолять врачей, чтобы ей дали обезболивающее.

* * *

Признав вину, Purdue приняла на себя ответственность за систематические мошеннические правонарушения. Прокуроры и адвокаты защиты совместно выработали «договоренность о согласованном изложении фактов», под которой Purdue была готова подписаться и обязалась ее не оспаривать. В дополнение к 600-миллионному штрафу, наложенному на компанию, Фридман, Голденхайм и Юделл согласились выплатить 34 миллиона долларов штрафов[1572] из своих личных средств (хотя на деле эти деньги выплачивали не они, а опять-таки компания).

Но даже несмотря на это, на стадии вынесения приговора адвокаты Purdue продолжали утверждать, что их подзащитные на самом деле не так уж виновны в противоправном поведении и что весь этот скандал – дело рук горстки безымянных злоумышленников. «Определенные служащие сами говорили или подбивали[1573] других говорить [определенные вещи] об ОксиКонтине некоторым профессиональным медикам», – говорил суду Говард Шапиро. Но, настаивал он, «эти неверные утверждения отнюдь не были повсеместной практикой».

В преддверии слушаний дела судья Джонс получил множество писем от друзей и коллег троих обвиняемых – с мольбами о снисхождении и выражениями возмущения тем, что такие уважаемые столпы общества будут опозорены обвинениями в правонарушениях. В частности, Айра Фридман, брат Майкла, указывал, что эти обвинения сфабрикованы, а Майкл не сделал ничего плохого: «СМИ поступили с ним[1574] ужасно несправедливо». Жена Голденхайма[1575], Энн, ностальгировала в письме, вспоминая о «страстной убежденности», с которой Пол повторял клятву Гиппократа, окончив в 1976 году медицинскую школу.

«Если говорить прямо (и я прошу прощения у своих родителей)[1576], то Говард Юделл – лучший человек из всех, кого я когда-либо знал», – писал Ричард Зильберт, поверенный из юридического отдела Purdue. Администрация компании то и дело повторяла свой излюбленный тезис, что, мол, не зависимые «наркоманы» являются истинными жертвами опиоидного кризиса, а сама компания, и тон писем поддержки был ему созвучен. Говард Юделл «сносил пращи и стрелы[1577] прессы», писал его