Праведник мира. История о тихом подвиге Второй мировой - Греппи Карло

Эта история о Лоренцо, а не о Примо Леви. Не о начале, а о беспощадном скором завершении. Хотя ничего неотвратимого не бывает — ни в истории, ни в человеческой жизни.

От тех, кто всегда напоминает о вас

[1238]

Фирма G. Beotti, с которой Лоренцо отправился в Германию, продолжала работать и после окончания войны. В конце года ее головной офис переехал на улицу Темпио, 2, все там же, в Пьяченце, и менее чем через 12 месяцев началась «реконструкция здания» в Милане по улице Понтаччо[1239]. G. Beotti прекратила деятельность лишь в 1966 году[1240] (мы это уже выяснили).

Стоит вернуться к контракту, который фирмы G. Beotti и Colombo подписали в 1942 году. В приложении к документу содержится важная деталь — о квалификации рабочих, в том числе каменщиков (к ним принадлежал и Лоренцо, что подтверждается его трудовой книжкой[1241]). От них требовалось еще и «умение выполнять штукатурные работы и декоративную клинкерную облицовку»[1242].

Можно даже не сомневаться — эти навыки были очень востребованы в послевоенной Италии. Страна лежала в руинах, и трудоустроиться таким, как Лоренцо[1243], точно не было сложно. И все же, судя по единственной в жизни трудовой книжке, выданной в 1937 году, почти все время после возвращения в Италию Лоренцо не имел официального места работы.

Я уже писал, что в книжке нет записей ни за 1945-й, ни за следующий год. Как вспомнила племянница Эмма, Лоренцо что-то говорил о дровах, но, скорее всего, речь шла о какой-то непрофессиональной разовой подработке. Все это время он состоял на учете в бюро по трудоустройству Фоссано, куда однажды уже обращался после вступления Италии в войну в июле 1940 года[1244]. Строителями тогда работали в основном мужчины от 16 до 40 лет (хотя уже в начале XX века большинству строителей в Фоссано было от 11 до 45)[1245] — в этом смысле Лоренцо был типичным местным рабочим. Тем более удивляют пустые страницы в его трудовой книжке.

Лоренцо, несомненно, знал свое дело и у него имелся опыт, но он просто больше не хотел этим заниматься. Хотя, предполагаю, что он не только ходил по улицам с тележкой старьевщика. Лоренцо наверняка подрабатывал на стройках — просто в послевоенном хаосе было не до формальностей. И все же, учитывая количество записей в трудовой за 1942–1945 годы (фирма Saporiti в аэропорту Левальдиджи; затем G. Beotti и Colombo в Моновице), хроническое отсутствие у Лоренцо постоянного места работы и в последующие годы не может не бросаться в глаза.

Даже в лагере, как мы уже говорили, «работа могла порой стать защитой». Как писал Леви в «Канувших и спасенных» о тех, «кому удавалось продолжать трудиться в лагере по своей профессии»[1246], — портных, сапожниках, столярах, кузнецах, каменщиках: «Получив возможность заниматься привычным делом, они в определенной степени возвращали себе человеческое достоинство. Впрочем, работа выручала и многих других, она тренировала ум, отвлекала от мыслей о смерти, приучала жить сегодняшним днем: известно, что повседневные заботы, даже мучительные и неприятные, помогают не думать об угрозе более страшных, но более далеких, будущих неприятностях»[1247], [1248].

Но Лоренцо не искал успокоения в труде, или просто «хорошо сделанная работа» уже не помогала освободиться от тяжелых мыслей. Он слишком страдал, так как не утратил своего достоинства.

Сразу же после войны «старики молчали, а молодежь жила», писал Самуэле Салери библиотекарю Джованни Менарди[1249]. Фотографии того времени подтверждают эту тривиальную истину — возможно, раскрывающую подлинную суть человеческой натуры.

Был ли 40-летний Лоренцо стариком? В глазах искрящейся молодежи из Бурге — скорее да. После «Суисса» его образ как будто бы испарился — просто исчез. Тавелла (сейчас старожил Фоссано, а тогда младший школьник) и племянница Эмма хорошо помнят семью Пероне: и бородача Джованни, у которого тоже были проблемы с легкими, и жестянщиков Микеле и Секондо, и даже сестру Катерину.

А вот Джованну Тавелла не помнит — она уехала из Фоссано вместе с Эммой. И Лоренцо, которого в те годы он не мог не встречать, не помнит тоже — совсем. Это невероятно — он жил всего в 20 минутах ходьбы. «Говорят, он не выходил из дома, у него особо не было друзей и он ни с кем не общался», — в разговоре со мной Тавелла вспомнил об этом и сам удивился[1250].

Получается, квалифицированному каменщику в Фоссано не досталось работы? И от этого Такка «почти не выходил из дома», как в 2000 году подтвердил мне его племянник Беппе?[1251] Вряд ли. Могу представить, как он, закрыв лицо руками, говорил скорее себе, чем кому-то еще: «Я устал. Я так устал там, в преисподней. Она поглотила меня».

Примо Леви сдержал слово, данное неразлучному другу Альберто: он сделал для Лоренцо все что мог — в прямом смысле. Не то чтобы я сомневался, но этому имеются и документальные подтверждения.

Одно из посланий Лоренцо просто разбивает сердце: «Всегда вспоминаю, передаю Вам самые искренние приветы, Вам, Вашей дорогой маме и сестре, Ваш друг Перроне Лоренцо». Это первая открытка с видом Фоссано[1252]; она адресована «доктору Примо Леви» и отправлена из Кунео 27 числа. То ли в феврале, то ли в июле 1946 года — дата на почтовом штемпеле смазана.

Я не предполагал, что Лоренцо не чувствовал себя с Примо на равных[1253] и что это были одни из многих асимметричных отношений, которые поддерживал Леви. «Будучи химиком, знающим все о химических соединениях, я оказался неподготовленным в вопросах того, что соединяет людей. Здесь и впрямь все вероятно, достаточно вспомнить о некоторых, казалось бы, невозможных, но долговечных браках и о крепкой дружбе совершенно непохожих между собой людей», — писал он в книге «В поисках корней»[1254] как раз в то время, когда вышло и «Возвращение Лоренцо».

Я знал, что они переписывались, но корреспонденция со стороны Примо не сохранилась. Энджер безуспешно пыталась отыскать хоть что-нибудь еще в 1990-е[1255], но обнаружила лишь письмо Лоренцо Эмме Далла Вольте, которое теперь хранится в архиве Энджер[1256].

Я и представить не мог, что однажды найдутся письма, которые Лоренцо отправлял Примо. Невероятная новость пришла из Международного центра исследований творчества Примо Леви в первый день лета 2022 года. Находка символически завершала первую послевоенную зиму, если письма были написаны в феврале 1946 года. Но если в конце июля — то нет. Однако письменные послания существуют, они дошли до адресата, не пропали и теперь являются документальной привязкой к 1946 году — первому мирному году, по крайней мере в этом уголке Европы[1257].