Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

как одна семья» (еще одно модное выражение нашего времени), не будут существовать вечно и что их предстоит исправить, каким бы трудным и болезненным ни был процесс исправления и как бы мало желания ни проявляло большинство «имущих» в нем участвовать. Так появилась идея о правах человека, призванная смягчить чувства и сформировать язык всех, без преувеличения, вооруженных конфликтов, которые происходят в современном мире. Ни одна из категорий конфликтов, перечисленных выше, не является невосприимчивой к этой перемене акцентов. Язык прав человека стал фактически lingua franca, на котором чаще всего формулируются причины и предлоги конфликтов с применением силы. Это добавляет к ним элемент морального негодования и идеальной цели, которых в противном случае у многих из них не было бы (при том что у них уже имеются традиционные адекватные причины). Насколько вероятно, что это новшество будет их сдерживать, – это вопрос, которого мы коснемся ниже.

Так выглядит тот водоворот вооруженных конфликтов, в который международное гуманитарное право призвано привнести целительное воздействие защиты и помощи. В таких напряженных обстоятельствах неудивительно, что умеренные послевоенные модификации, описанные в части II, оказались не слишком пригодными, чтобы подготовить МГП к ответу на подобного рода вызовы, и что болезненный опыт попыток такого ответа должен был породить еще более радикальные изменения. Разумеется, такого рода вызовы и ответы – обычное явление и для других отраслей международного права, по крайней мере для всех тех, которым пришлось столкнуться на арене ООН с идеологическими аргументами и нажимом политических блоков. Было предложено и даже принято новое право (о юридической авторитетности резолюций Генеральной Ассамблеи ведется непрекращающийся спор: в какой степени важнейшие из них могут направлять государственную практику и что они могли бы в совокупности внести в обычное право), основанное на принципах, о которых до 1945 г. никто и не слышал. Старое право толковалось подобными же новыми способами. Обобщенное изложение всех этих сдвигов в концептуальных основах международного права войны, мира и нейтралитета, составленное в расчете на обычного человека, теперь и предлагается в качестве полезного первого шага в критическом исследовании функционирования современного МГП и составляет содержание последней части книги.

В центре внимания находится государство, как это было и раньше на протяжении долгого времени. Государство, каким оно было изобретено или, как сказали бы некоторые, заново изобретено в начале Нового времени в Европе, больше не является в этой сфере единственным «субъектом» или «актором» (если воспользоваться техническими терминами, принятыми в науке). По очевидным причинам оно пока что остается самым главным действующим лицом, но при этом не единственным и не безраздельно господствующим. До определенной степени это знаменует возврат к идее, относящейся к досовременной эпохе, что высшие формы права – божественное право, естественное право, jus gentium – имеют своей целью установление отношений между собой всех людей и их коллективных институтов. В особенности право в сфере прав человека, рассматривая отдельного индивида как субъекта, не менее значимого, чем государство, уходит корнями в те далекие времена. Но помимо индивида, который теперь вполне уверенно занимает центр поля, у его границ с разных сторон материализовались институты, претендующие по вполне обоснованным причинам на предоставление им некоторого, так сказать, официального статуса среди бесспорно основных акторов. Организация Объединенных Наций, в той степени, в которой она представляет собой нечто большее, чем совокупность входящих в нее государств, очевидно, является главным среди них, а в ее фарватере следует целый ряд всевозможных менее крупных организаций – ее специальных агентств. ООН, ее агентства и региональные организации входят в число межправительственных организаций, МПО. За ними следуют НПО – (международные) неправительственные организации, часть из которых, такие как Фонд помощи детям, организация «Международная Амнистия», Médecins sans Frontières[333] и, в первую очередь, Международный Комитет Красного Креста, получили статус и положение на высшем уровне международных отношений, что делает осуществление последних, особенно в их наиболее мрачных аспектах, невозможным и неполным без этих организаций[334].

Ряд военно-политических организаций в той или иной степени также прорвались в сферу исключительного ведения государств. В ходе тридцатилетней кампании за деколонизацию, которая отняла так много времени у Генеральной Ассамблеи начиная с конца 50-х годов, сторонникам потенциальных будущих государств сразу же стало ясно, что из обращения с ними, когда и где только возможно, как с действительно ожидающими признания государствами можно извлечь политические и пропагандистские преимущества. Алжирское движение за национальное освобождение было первым среди тех, кому государства Советского блока и Движение неприсоединения оказали такой прием. Можно считать, что эта тенденция достигла своего апогея в начале 70-х годов, когда Декларация о принципах международного права 1970 г. освятила авторитетом ООН борьбу за самоопределение, а четыре года спустя Организации освобождения Палестины был предоставлен статус постоянного наблюдателя в ООН. В 1974 г. в ходе все той же кампании был предпринят спорный шаг, когда удалось добиться окончательного согласия приравнять войны за национальное освобождение к международным вооруженным конфликтам на Дипломатической конференции 1974–1977 гг. (CDDH), целью которой было совершенствование МГП.

Ни в одной области международного права установление статуса «актора» не является более важным, чем в праве войны. За статусом и признанием следуют права и обязанности: соблюдения каких норм права войны следует ожидать от данной стороны или группы и соблюдения каких норм она сама может ожидать. Но – и здесь мы возвращаемся к мысли, обсуждавшейся в последнем разделе введения к этой книге, – установление статуса сторон и т. д. само по себе, согласно букве международного права, зависит от статуса вооруженных конфликтов, а их статус в современном мире часто противоречив и неясен. Государства естественным образом сочли, что в их интересах сохранить в этом отношении запретительное и ограничительное понимание буквы закона. Тем не менее трактовка его духа часто заходит намного дальше. Действительное функционирование «гуманитарного права» невозможно адекватно описать, если оставаться в рамках разговора о праве как таковом, как обычно делают эксперты по правовым вопросам. Те, кто занимается гуманитарной практикой, живут не законом единым.

Разработчики общей статьи 3 не могли в 1949 г. предвидеть, что практика государств и прагматизм МККК вскоре сойдутся на частичном применении статьи, даже несмотря на то что смущенное или высокомерное нежелание государств признавать, что «конфликт в соответствии со ст. 3» происходит на их территории, будет препятствовать подтверждению ими ее применимости. Не могли они в 1949 г. представить себе и то, как много разновидностей и состояний вооруженных групп (например, революционные партизаны в Латинской Америке, «милиции» в Ливане) в разное время и в разных обстоятельствах благодаря изобретательности МККК будут подведены под простое определение «сторон», содержащееся в конвенциях. Какова бы ни была находчивость