Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

сильный спрос на все это, и МККК его удовлетворил. Но не было никакой объективной причины для того, чтобы военнопленные стали самой трагической и/или в наибольшей степени заслуживающей заботы из всех категорий жертв войны, защитой и облегчением участи которых занимаются Красный Крест и МГП. Они просто стали той категорией, на которой сошлись вместе страсти массовой политики, узкокорпоративный интерес военных и великодушная готовность МККК расширять поле своей деятельности.

Конвенция об обращении с военнопленными увенчала это совпадение интересов, предложив военнопленным то, что можно было бы счесть чрезвычайной степенью комфорта, защищенности и привилегий, если бы не воспоминания об их исключительных страданиях во время Второй мировой войны. Именно термин «привилегии» приходит на ум, когда читаешь ст. 85 Конвенции: «Военнопленные, подвергающиеся преследованию в силу законодательства держащей в плену державы за действия, совершенные ими до взятия в плен, пользуются покровительством настоящей конвенции даже в случае их осуждения».

В результате даже с самым ужасным из военных преступников, попавшим в качестве военнопленного в руки враждебного государства, преданным суду, признанным виновным и осужденным на длительное заключение, должны будут обращаться как того требуют стандарты питания, проживания, посещения представителями державы-покровительницы и МККК и пр., предусмотренные для военнопленных, вместо того чтобы применить к нему стандарты (наверняка более низкие), применяемые держащей в плену державой к собственным гражданам. СССР и его союзники в установленном порядке внесли оговорку в отношении этой статьи, ясно давая понять о своих намерениях придерживаться практики «Нюрнберга» и подвергать «лиц, осужденных [за военные преступления и преступления против человечности], условиям, применяемым в [их собственных] странах к тем, кто отбывает данное наказание». Почему, спрашивали они, военный преступник должен так легко отделаться только потому, что он впоследствии был признан военнопленным?[189]

Мнение большинства стран Запада на Дипломатической конференции было тем более примечательно, что они придерживались точки зрения, противоположной прежней точке зрения западных стран, и вдобавок отступили от своих собственных прецедентов, созданных решениями трибуналов по военным преступлениям. Начиная с суда над генералом Ямаситой в конце 1944 г. и в ходе тех трибуналов, которые за ним последовали, судьи держав-победительниц настаивали на том, чтобы статьи действовавшей тогда ЖК, посвященные суду над военнопленными, не применялись в трибуналах, рассматривающих преступления, совершенные до взятия в плен. Более того, было вообще непонятно, могут ли в этих трибуналах применяться какие-либо устоявшиеся правовые стандарты, поскольку большинство этих процессов «было основано на специальном законодательстве ad hoc[190], а не на обычном уголовном праве стран, гражданами которых были обвиняемые»[191]. На форуме правительственных экспертов в 1947 г. не наблюдалось ни единого признака того, что западные страны собираются сойти с этой проторенной дорожки. Как раз наоборот! МККК был очень разочарован, когда его скромное предложение о том, что «военнопленные, обвиняемые в военных преступлениях, должны продолжать получать все привилегии, предусмотренные Конвенцией, до тех пор пока их вина не будет доказана со всей определенностью», было отвергнуто как слишком мягкое[192]. Большинство стран, возглавляемое Великобританией и США, одобрило прекращение предоставляемого конвенцией покровительства с того момента, как против этих лиц будут выдвинуты доказательства, достаточно серьезные для возбуждения уголовного дела.

Прошло немногим более года, и все изменилось. МККК, оставаясь верным своим умеренным принципам, с удивлением обнаружил, что «англо-саксонские» делегации теперь плывут на гребне гуманитарной волны и теперь требуют покровительства (в форме продолжения действия привилегий военнопленных) после вынесения приговора даже для осужденных за военные преступления или преступления против человечности. МККК, со своей стороны, не собирался оспаривать такой гигантский скачок вперед. Этим занялись СССР и его союзники. Учитывая, что каждая сторона изменила свою обычную позицию по отношению к стокгольмским текстам на полностью противоположную, на 16-м пленарном заседании 27 июля жаркие споры достигли кульминации[193]. Трудно было не увидеть, что все почести достались советскому блоку. Его представители не только оказались последовательны в своей позиции, у них также появился благовидный предлог заявить, что они представляют мнение человечества в целом. В том, что военнопленные, обвиненные, возможно, в тяжких преступлениях, должны пользоваться всеми привилегиями, которые предоставляются конвенцией, во время ареста и суда, не было ничего неразумного, и СССР ничего другого и не предлагал. Но продолжать предоставлять такие роскошные условия после осуждения? Это было неслыханно!

«Никто и никогда не поймет такого решения. Предлагается поднятием левой руки наказывать лиц, виновных в нарушении конвенции, и в то же время поднятием правой руки гарантировать, чтобы те же самые лица имели право на привилегии, предоставляемые конвенцией, статьи которой они нарушили».

Это было заявление господина Морозова. Его болгарский коллега, господин Меворах довернул нож в ране, сравнивая англо-американский подход к вопросу с линией, которую эти страны заняли в отношении гражданских лиц неприятельской страны, «подозреваемых в действиях, направленных против безопасности государства». Ничто не может считаться слишком суровым для них! Даже если против них нет «ничего, кроме более или менее неопределенных подозрений».

«Тем не менее мы должны быть готовы принять решение о полном лишении прав и привилегий, предоставляемых конвенцией… Если вы готовы лишить [таких] людей их гражданских прав (хотя ничего еще не доказано, и они еще не предстали перед судом), разумеется, вам следует a fortiori проявить мужество приговорить военных преступников, виновных в преступлениях против человечества, к потере ими гражданских прав, особенно если эти преступники были осуждены в соответствии с принципами Конвенции».

Представители британской, голландской и американской делегаций делали все, что в их силах, чтобы отстоять позиции своей стороны в этом споре. Лишь один из них приблизился к тому, чтобы приподнять завесу над решающим фактором, повлиявшим на радикальную смену англо-американской позиции, о котором в дипломатических документах 1948–1949 гг. не содержится никаких намеков. Американский представитель генерал Диллон сказал, что, поскольку в режимах содержания заключенных в разных странах существует такая большая разница – а именно в соответствии с этими режимами, согласно поправке СССР, военнопленные, осужденные за военные преступления, должны отбывать свой срок, – никогда нельзя быть до конца уверенными, что на самом деле их содержание не окажется более суровым, чем следовало бы. Фактически нельзя быть уверенным, что условия не окажутся такими, какие были в Дахау или Бухенвальде. К этому прозрачному намеку можно добавить, опираясь на различные свидетельства, растущие опасения западных стран, что в любом конфликте, который может развернуться между ними и восточным блоком, последний, представив ситуацию так, что солдаты западных армий в целом соучаствуют в преступлении, каковым является захватническая война, может, таким образом, развязать себе руки для жестокого обращения с военнопленными.

Другим вопросом, который был решен явно в пользу военнопленных – и