Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

МГП могут привлечь серьезное внимание и получить более активную поддержку, чем та, на которую рассчитывают их осторожные и почти с неизбежностью обладающие «официальным» статусом авторы. Допуская, что понятие «общественная совесть» имеет некоторое отношение к реальности, безусловно можно исходить из того, что ей свойственна вера в то, что «ядро гуманитарного права должно оставаться одним и тем же применительно ко всем типам широкомасштабного и политически мотивированного насилия»[356].

Группы, вовлеченные в вооруженные конфликты внутри государств, иногда пытаются соблюдать гуманитарные нормы и еще чаще критикуют своих противников за их нарушение. Государственные деятели, комментирующие в своих выступлениях внутренние беспорядки в других государствах, не стесняясь в выражениях, критикуют и правительства, и повстанцев за применение варварских (читай – «незаконных») методов и средств. Общественной совести было нанесено оскорбление, когда самолеты никарагуанского диктатора сбрасывали бомбы на жилые кварталы Матагальпы в 1979 г. и когда югославские/сербские вооруженные силы обстреливали из тяжелой артиллерии жилые районы Дубровника в 1991 г. Применение иракским тираном боевых отравляющих веществ в 1988 г. против собственных подданных, не согласных с его политикой, вызвало еще больший протест, чем их использование Ираком против вооруженных сил противника во время войны с Ираном. Израиль совершает обмены «военнопленными» (в чрезвычайно неблагоприятной для себя пропорции) с государствами, которые не признают его существования, и с организациями, которые он категорически отказывается признавать. Когда бойцы Временной Ирландской республиканской армии убивают британских гражданских лиц, то иногда в качестве оправдания говорят, что те были убиты по ошибке, «как это часто случается на войне»; когда они закладывают бомбу большой мощности под лечебное отделение для военнослужащих в госпитале Белфаста, причиняя предсказуемый ущерб и его гражданским отделениям, местный политик выражает общее возмущение, называя подобную акцию деянием, «которое является военным преступлением в любой войне»[357]. Международное право признает беженцами только тех, кто уже пересек границу государства, но гуманитарные агентства ООН в равной степени занимаются и теми, кто этого не сделал. Считается нормальным, что «гуманитарная помощь» должна доходить до «гражданского населения» как при внутренних, так и при внешних войнах, но в обоих случаях из-за нее совершенно одинаковым образом ведется торг, выдвигаются условия и плетутся интриги. До тех пор пока внутренние вооруженные конфликты и социальные беспорядки, связанные с насилием, иногда все же будут сопровождаться явно выраженными признаками готовности уважать нормы и процедуры МГП, гуманитарные деятели будут предоставлять экспертам по юридической технике заботиться о том, «законны» или нет те или иные методы и средства, применяемые в той или иной конкретной ситуации. У прагматичного гуманитарного деятеля всегда есть готовый ответ, состоящий в том, что даже если они «незаконны», то все равно могут быть весьма полезны, если действовать так, как будто они законны. Но в любом случае квалификация какого-либо действия, согласно всем общепризнанным критериям, в качестве «незаконного» в реальности вовсе не означает, что ответственные лица будут привлечены к суду и получат по заслугам.

Глава 8

Методы и средства

Комбатанты, некомбатанты и гражданские лица

Поскольку целью законов и обычаев войны, там и где таковые вообще удается обнаружить, является накладывание ограничений при ведении вооруженных конфликтов, то отсюда с непреложностью следует, подобно тому как за ночью следует день, что основным принципом этих законов и обычаев должен стать запрет на те методы и средства, которые в случае их применения отрицали бы эту цель. Так как война неизбежно сопровождается насилием и по природе своей имеет тенденцию к эскалации, то полное отсутствие ограничений может привести лишь к таким масштабам взаимного уничтожения и разорения, которых цивилизованные народы в целом хотели бы избежать[358]. Пословица «все средства хороши в любви и на войне» несет в себе эгоистичную и утрированную идею, отождествляющую отношения между полами с отношениями между государствами или другими политическими силами, находящимися в состоянии войны. Конечно, зачастую весьма проблематично точно установить, что честно, а что нет; еще труднее решить проблему, являющуюся сиамским близнецом первой, что делать, если честный бой обречен на поражение. Однако именно с такого рода вопросами всегда приходится иметь дело тем, кто хотел бы драться по-честному, и именно такими дилеммами постоянно обременена их совесть.

Тем не менее законы и обычаи войны развивались, и в первые годы их кодификации был довольно неуклюже сформулирован их фундаментальный принцип: «Воюющие не пользуются неограниченным правом в выборе средств нанесения вреда неприятелю»[359].

В этом и последующих случаях, когда данный принцип заявляется в документах такого рода, вслед за его формулировкой приводится краткий перечень деяний и средств, подлежащих особому запрету. У непосвященных это вполне может создать впечатление, что исключительно к этим методам и средствам или по крайней мере в первую очередь именно к ним относится ограничение, налагаемое упомянутым основополагающим принципом. Но исторические факты свидетельствуют об обратном. Утверждение этого фундаментального принципа в отношении того, какие насильственные действия могут быть применены к «неприятелю», были сформулированы много позднее, чем было достигнуто предварительное фундаментальное ограничение; консенсус цивилизованных государств по поводу того, что вести военные действия могут исключительно комбатанты (именуемые так до сих пор) и их следует отличать от некомбатантов, которых ныне принято называть гражданскими лицами.

Законодательство, регулирующее то, что претенциозно именуется «защитой гражданского населения во время войны», проделало значительный путь с момента всеобщего признания этого основополагающего разделения. Выше уже было показано, как к трем уже существовавшим Женевским конвенциям (ЖК) добавилась новая, четвертая, посвященная защите гражданских лиц, находящихся на оккупированной территории, и т. д. Поскольку еще одна существенная причина страданий гражданского населения, особенно проявившаяся во время Второй мировой войны, – воздушные бомбардировки – в то время еще почти не была затронута, она была отнесена к оружию массового (т. е. неизбирательного) уничтожения и заняла первое место в списке методов и средств, которые юристам, занимающимся гуманитарными вопросами, еще предстояло рассмотреть. Не успела закончить свою работу Дипломатическая конференция 1949 г., а МККК уже предпринял первый из множества шагов, которые ему предстояло осуществить в течение следующих двух десятилетий для «ограничения опасностей, которым подвергается гражданское население в военное время» (так был озаглавлен проект правил, опубликованный им в конце 50-х годов XX в.).

Можно усомниться в том, был ли взвешенным этот первый шаг, предпринятый 5 апреля 1950 г., и проявил ли МККК достаточную мудрость в дальнейшем, когда стал все больше заниматься тем, что прежде было исключительной сферой действия «гаагского права». Его призыв к ВДС Женевских конвенций ускорить достижение соглашения по запрещению атомного и другого оружия неизбирательного действия, прозвучавший в 1950 г., не был абсолютно