Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

менялись. В его более поздних трудах встречаются другие стадиальные схемы. Эти работы характеризуются стремлением перенести проблему стадиальности в область синтаксиса и связать стадиальность развития мышления с особенностями синтаксического строя различных языков. Основной движущей силой изменения синтаксических структур объявляется процесс осознания субъекта действия и самого действия в связи с развитием мышления, которое последовательно проходит две стадии развития – дологическую и логическую. Показательна в этом отношении стадиальная схема, излагаемая в его книге «Новое учение о языке».

Опираясь на некоторые высказывания Н.Я. Марра, И.И. Мещанинов утверждает, что палеонтология речи вскрывает состояние языка, а следовательно, мышления, когда в предложении субъект и действие не были выражены. Так, например, пережитком архаической стадии развития мышления, когда субъект и предикат не были выражены, является прием инкорпорирования, встречающийся в некоторых языках Северной Азии и в целом ряде американских. Это цельная фраза с показанием действия и характеристикой как его свойств, так и направления на объект, ср. юкагирск. köde-d-ilen-bunil ‘человеко-оленное убийство’[558].

В самом построении данных юкагирских слов мы имеем одно комплексное выражение действия, не передающего действующего лица в его специфическом выражении субъекта. Имя еще не дифференцировано от глагола. Имеется лишь действие в его характеристике без выделения категорий речи, обычных для индоевропейских языков[559]. Здесь мы имеем слитное выражение слитного же восприятия тотема[560].

«По нормам действующего сознания строй речи оказывается все же активным, но с активно действующим „морфологическим субъектом“ или тотемом. Этот мифологический субъект, наличный в представлении говорящего в том или ином виде, но всегда в его мифическом восприятии, выявляет свои действия через фактически действующее лицо, осознаваемое при таких условиях как пассивный выполнитель, как посредник деяния»[561].

Главным стимулом, ведущим к разложению этого строя, является неуклонно идущий процесс осознания активно действующего субъекта и самого действия. При выделении индивида происходит столкновение активно-пассивных отношений как в самом мышлении, так и в языковом строе. Это выражается в том, что возникает два глагольных строя: так называемый местоименный строй, когда личные местоимения используются в роли личных глагольных окончаний, и именной-притяжательный строй, например, алеутск. su-ku-n ‘мое взятие’ (= ‘я беру’). Формально именной-притяжательный строй оказывается пассивным[562].

С развитием мышления ослабляется влияние неконтролируемых сил и вместе с тем усиливается проникновение активизации в структуру речи. Действующее лицо всецело переносится осознанием на реального выполнителя действия (логический субъект), и прежний мифологический субъект сохраняется только в «снятом» виде[563]. Такое состояние характеризует эргативную стадию, однако пережитки прежних стадий и здесь еще оказываются заметными. В этой стадии возникают новые падежные формы. Вырабатывается специальный орудийный, или эргативный падеж, двузначимый в зависимости от хода коренной ломки мышления. С одной стороны, он как падеж посредника действия (выполнителя данного акта) означает орудие действия. С другой – при снятии мифологического субъекта, обращавшего действующее лицо в своего посредника, этот же падеж сам становится активным, сохраняя все же свою пассивную форму и косвенное свое значение орудийного падежа[564].

Формальная пассивность субъекта переходных форм связывается с их именным притяжательным построением более отдаленного стадиального состояния[565].

Взамен притяжательного построения выдвигается личное – притяжательный форматив глагола заменяется личным или становится личным[566].

Последующая ломка эргативного строя и выход языков из его стадиального состояния обусловлены усилением развития логического мышления в его внешнем выявлении в языковой структуре. В активной стадии субъект, будучи активным, получает активное оформление. К активной или активно-логической стадии относится большинство наиболее изученных языков: индоевропейские, семитские, тюркские, финские и др.[567]

И.И. Мещанинов допускает в различных языках смешение разных стадиальных признаков.

В сущности та же стадиальная схема, но с некоторыми уточнениями приводится в более поздней работе И.И. Мещанинова «Общее языкознание». Развитие синтаксического строя всех языков мира согласно этой схеме проходит следующие этапы: слово-предложение (пережитком этого этапа являются сохраняющиеся в некоторых языках инкорпорирующие комплексы, передающие одним словом целое предложение), синтаксические комплексы (более тесное слияние отдельных частей речи), становление вербального предложения в связи с образованием глагола, посессивный (притяжательный) строй предложения, эргативный строй предложения, номинативный строй предложения.

Основное отличие этой схемы от предыдущей состоит в том, что И.И. Мещанинов, по-видимому, освобождался от увлечений теориями Леви-Брюля и Н.Я. Марра о дологическом мышлении и роли различных тотемических и мифологических представлений, способствовавших оформлению специфического строя предложения на древних этапах развития человеческой речи. Однако этот отказ был только внешним. Основная причина смены различных синтаксических типов – постепенное осознание субъекта действия и самого действия прямо исходила из учения Леви-Брюля о двух стадиях развития мышления – дологической и логической. Поэтому вся критика в этом плане, относящаяся к Леви-Брюлю и Н.Я. Марру, в одинаковой степени может быть отнесена и к И.И. Мещанинову. Что же касается последовательной смены различных синтаксических типов языка, то здесь также много неясного, например, истинная причина образования инкорпорированных комплексов, эргативного строя предложения и т.д. до сих пор окончательно не выяснена. Н.Я. Марр и И.И. Мещанинов часто забывали о том, что образование синтаксических типов языков в большинстве случаев обусловлено причинами не менталистического порядка. Характерным для И.И. Мещанинова, как и для Н.Я. Марра, является пренебрежение конкретной историей языков.

Проблема стадиальности мышления и речи интересовала также известного финноугроведа Д.В. Бубриха, хотя он не был последователем учения Н.Я. Марра. В статье «Происхождение мышления и речи» Д.В. Бубрих устанавливает три стадии развития мышления:

1) наглядно-действенное мышление, которое вращается в рамках переживаемой действенной ситуации и опирается на наглядное содержание последней;

2) наглядно-образное мышление, которое уже широко выходит за рамки переживаемой действенной ситуации и опирается на наглядные образы;

3) собственно-мышление, которое также широко выходит за рамки переживаемой действенной ситуации, но опирается уже на понятия[568].

Эта схема более реалистична, поскольку все три типа мышления действительно существуют. Неясно только одно, были ли между ними достаточно четкие стадиальные границы в процессе их развития. В плане связи с развитием языка эта схема выглядит следующим образом:

1) эра наглядно-действенного мышления и сигнальной речи,

2) эра наглядно-образного мышления и изобразительной речи,

3) эра собственно-мышления и собственно-речи[569].

Далее эра наглядно-действенного мышления и сигнальной речи связывается с допалеолитическим временем, средний палеолит связывается с эрой наглядно-образного мышления и изобразительной речи, а верхний палеолит составил начало эры собственно-мышления и собственно-речи[570].

Приведенный выше далеко не полный перечень различных стадиальных схем и показ методики исследования проблемы взаимоотношения мышления и языка в их историческом развитии свидетельствует о необычайной сложности этой проблемы. Ее исследование затрудняется целым рядом осложняющих обстоятельств, сущность которых сводится к следующему.

1) Одно и то