Наталья Панченко - Теория текста: учебное пособие

Продукт эвокации – это результат процесса эвокации, т. е. катетеризированный и интерпретированный специальными приемами посредством языковых знаков (знаковых последовательностей) объект эвокации, включенный в текст.

Целостным продуктом эвокации выступает текст как составляющая совокупности текстов, частичным продуктом – эвокационный компонент текста (коммуникативный блок, рассматриваемый в эвокационном аспекте). Эвокационный компонент имеет двоякую обращенность: во-первых, в прошлое – в эвокацонную деятельность, и, во-вторых, в настоящее-будущее – в текст и, шире, в коммуникацию. В этом аспекте эвокационный компонент характеризуется дополнительными субстанциональными и функциональными преобразованиями, которые осуществляются специальными приемами как способами сведения объекта и средства эвокации в ее продукт, создаваемый под воздействием целого текста. Брачное объявление как продукт эвокации содержит четыре обязательных компонента: самопрезентативный, селективный, интерактивный, прогностический при факультативных: трансжанровом, прецедентном, иконическом.

Процесс эвокации – взаимодействие непроцессуальных компонентов эвокационной деятельности, связанное с реализацией говорящим / слушающим потребности-мотива. Процесс эвокации определяется некоторыми общими принципами и факторами. В основе взаимодействия непроцессуальных компонентов лежат два принципа: адекватности и активности. Принцип адекватности устанавливает, что продукт эвокации, конструируемый из средств эвокации, соответствует объекту эвокации; принцип активности, раскрывая преобразовательный характер этого взаимодействия, устанавливает, что в процессе эвокации объект субстанционально и функционально преобразуется средствами эвокации. Ср.: «В языке… благодаря всей его структуре делается упор не на определенный вид материальной (или подражающей явлениям) верности, а на реляционную верность воспроизведения» [Бюлер 1993, с. 173]. В случае с брачным объявлением принцип адекватности предполагает, что осложнённая оппозиция по ключевым параметрам соответствует неосложненной оппозиции. Активность языка проявляется в активности стандартных средств брачного объявления и контрарно-дифференцирующей активности лингвистических концептов брачного объявления; активность человека – в активности его индивидуальных концептуальных систем.

Процесс эвокации «застывает», «овеществляется» в продукте: готовность объекта эвокации, представленного в средстве эвокации, и самого средства эвокации к функционированию реализуется в их функционировании в целостном тексте – продукт несет часть нагрузки целого. Иначе говоря, процесс «умирает» в продукте. Но умирает, чтобы ожить как объект и жить в коммуникативной деятельности слушающего как множество объектов, возникающих на базе этого одного продукта. При этом решающее значение имеет «сочетание и соотнесение языковых значений с внутренней моделью мира ("знаниями о мире"), составляющей содержание человеческого сознания» [Звегинцев 1996, с. 173].

На стыке «смерти» как однократного, одномоментного акта и «жизни» – актов бесконечных, многократных, возрождающихся по тому или иному поводу (а то и без повода!), во взаимодействии «жизни» и «смерти» и эвокация делает возможным существование текста в его отношении в действительности и текстам.

Взаимодействие принципов и факторов эвокации при активной роли говорящего и слушающего обеспечивает инобытие действительности (включая и тексты) в тексте. Яркой иллюстрацией инобытия действительности, в том числе и текстовой, служит эвокация ситуаций судебного разбирательства как фрагмента действительности (объект эвокации) и их эвокации в жанре юридического триллера (первое звено эвокационной цепочки) на языке оригинала (Grishem J. The Runaway Jury. ARROW. 1997) в переводном тексте (второе звено эвокационной цепочки) (Гришем Д. Вердикт. М., 2000). Как отмечает Е.А. Савочкина, исследовавшая этот материал [Савочкина 2007], ситуации судебного разбирательства передаются в обоих текстах стандартизированностью дискурса персонажей на фоне юридических терминов, эмотивности, аргументированности, оценочности; оба текста обладают признаками авантюрной литературы (напряжённость, динамичность); в тексте перевода сохраняются лингвистические и композиционные особенности текста оригинала, воспроизводящего первичные речевые жанры судебного разбирательства, однако способы репрезентации жанровых признаков юридического триллера в переводном тексте по сравнению с текстом оригинала преобразуются (чаще всего действуют механизмы опущения и добавления), и это объясняется давлением норм языка перевода и межкультурной коммуникации, установками переводчика.

4.2. Текст и внетекстовая действительность

Процессы порождения и интерпретации, являясь взаимосвязанными и взаимообусловленными, формируют коммуникативно-речевой механизм взаимодействия говорящего и слушающего. Сущностью механизма является функционирование модели адаптации двух текстов или, по терминологии Е.В. Сидорова, модели коррекции первичной коммуникативной деятельности говорящего и вторичной коммуникативной деятельности слушающего: «Первичная коммуникативная деятельность создает предметно-знаковую программу для построения вторичной коммуникативной деятельности… Вторичная коммуникативная деятельность конструктивно участвует, еще в субъективной форме (как «внутренний образ»), в создании текста. Это значит, что вторичная коммуникативная деятельность в качестве внутреннего образа, идеальной модели в известной мере определяет не только функцию речевого произведения, но и его поэлементный состав, т. е. коммуникативный аспект текстовой системы, и соотношение между элементами высказывания, т. е. текстовую структуру. Следовательно, и поэлементный состав, и структура текста, n его функции определяются в процессе осуществления первичной коммуникативной деятельности соответствующими параметрами вторичной коммуникативной деятельности, точнее свойствами идеальной модели этой деятельности, действующей через первичную коммуникативную деятельность и подчиненной ей. Через текст первична коммуникативная деятельность задает конкретный характер протекания вторичной коммуникативной деятельности и в этом смысле программирует последнюю, осуществляет управление ею» [Сидоров 1987, с. 15, 16].

Предварительные замечания. Текст, являясь достаточно молодым объектом лингвистических исследований, в последнее время стал полем изучения разного вида взаимодействий. Это вызвано необходимостью разного рода согласования деятельностей отправителя сообщения (говорящего) и получателя сообщения (слушающего). Данное согласование заключено в целостном сопряжении моделей деятельности участников коммуникации. Модели же, в свою очередь, образуют коммуникативное содержание текста. Соответственно, текст во внетекстовой деятельности функционирует и как результат порождения смысла (что обусловлено корректировкой порождающей интенции, прагматической установкой автора и коммуникативным намерением), и как способ и результат интерпретации смысла. Таким образом, текст полностью отражает сущность коммуникации, которая заключена в «построении в когнитивной системе реципиента концептуальных конструкций, «моделей мира», которые определенным образом соотносятся с «моделями мира» говорящего, но не обязательно повторяют их… Тексты, которыми обмениваются участники, зачастую оказывают большее влияние на формирование у них моделей ситуации, чем на фактическое положение дел. Модели мира и знаний участников ситуации становятся не менее, а может быть, более «вещественными», чем внешние, объективно определяемые обстоятельства» [Сергеев 1998, с. 3].

Категория коммуникативности, как отражение сущности включения текста во внетекстовое пространств, функционирует в виде результата действия механизма порождения и определяет основания интерпретации. Порождение, интерпретация, межтекст рассматриваются в аспектах механизма, условий, ситуации функционирования (что отражается в делении главы на параграфы).

Порождение текста как способ включения текста во внетекстовую действительность. Сущность процесса порождения текста. Порождение текста прежде всего связано с порождением смысла в широком значении. По мысли Ю.М. Лотмана, «можно себе представить некоторый смысл, который остается инвариантным при всех трансформациях текста. Этот смысл можно представить как дотекстовое сообщение, реализуемое в тексте. На такой презумпции построена модель «смысл-текст». При этом предполагается, что в идеальном случае информационное содержание не меняется ни качественно, ни в объеме: получатель декодирует текст и получает исходное сообщение. Опять текст выступает лишь как «техническая упаковка» сообщения, в котором заинтересован получатель… Но при таком подходе утрачиваются способности обслуживать другие функции, присущие тексту в естественном состоянии» [Лотман 1996, с. 13].