Ленинизм и теоретические проблемы языкознания - Федот Петрович Филин

именно такой характер фонемы обеспечивает ту роль, которую она играет в языке как средстве общения. Если бы неизбежное акустическое разнообразие звуков, обусловленное индивидуальными особенностями говорящих, имело языковое значение, общение было бы невозможным, так как каждый индивидуум обладал бы только ему свойственным набором звуковых единиц.

Говоря о фонеме, языковеды до сих пор исходили из того, что речевой поток физически членится на минимальные единицы – звуки речи, и проблема состоит только в том, как фонема с ними соотносится. В действительности дело обстоит гораздо сложнее. Даже достаточно короткий отрезок речевой цепи, определяемый носителями языка как одна звуковая единица, отличается большей или меньшей неоднородностью. В некоторых случаях в этом легко убедиться без специального фонетического анализа. Так, например, очевидно, что взрывные согласные состоят, по крайней мере, из двух частей: смычки (акустически – нуля звука) и взрыва. Тем не менее едва ли кто-нибудь будет утверждать, что перед нами сочетание двух единиц.

Такого рода явления, а также и разнообразного вида связи между соседними звуками дали основание некоторым фонетистам (особенно тем, кто далек от теории фонемы) утверждать, что деление потока речи на отдельные звуки – это произвол. Один из крупнейших представителей так называемой экспериментальной фонетики писал:

«Господствующее представление о том, что слово или предложение построено путем соединения отдельных звуков, должно быть перевернуто. Слово или предложение является непрерывным рядом (континуумом) звуков, из которого можно произвольно вырвать различные фазы, рассматриваемые как отдельный звук»[629].

Еще более решительно высказывались в этом смысле П. Менцерат и А. Лачерда, которые писали:

«Части предложения между двумя паузами, будучи артикуляторно переплетенными, задуманы как целое и точно так же воспринимаются; они являются, короче говоря, синкинетически образованными артикуляционными целыми и синтетически воспринимаемыми акустическими образами»[630].

Из новейших исследователей следует назвать крупнейшего акустика речи Г. Фанта, который показал, что отрезок речи, делящийся на 18 сегментов, составляет всего 9 звуков речи и, что важнее всего, границы этих двух видов членения совершенно не совпадают[631].

Из приведенных высказываний не видно, чем же все-таки обусловлена сегментация на отдельные звуки речи; авторы их не смогли это определить, поскольку они исходили из артикуляторно-акустических характеристик речи. Ответ на этот вопрос может быть получен только на основании лингвистического критерия. В «Грамматике русского языка» в той части Введения, которую написал Л.В. Щерба, мы читаем:

«ничто не отделяет один звук от другого, с ним в речи соседящего; каждый звук непосредственно переходит в другой без каких-либо резких скачков, так что печатный текст, состоящий из отдельных букв, не дает в сущности истинной картины реального речевого процесса. Однако, поскольку отдельные звуки речи служат для различения смысла слов… и поскольку отдельные звуки могут иметь самостоятельное значение…, постольку справедливо будет все же сказать, что всякая речь распадается на отдельные звуки или состоит из отдельных звуков…»[632]

Не останавливаясь здесь на детальном анализе механизма членения потока речи на фонемы[633], необходимо еще раз подчеркнуть, что оно обусловлено чисто лингвистически. Никакой другой сегментации речевой цепи с лингвистической точки зрения не существует. Сложность рассматриваемой проблемы заключается особенно в том, что фонеме, которая представляет собой дискретную единицу в плане языковом, отнюдь не обязательно соответствует четко отграниченный сегмент в артикуляторно-акустической картине речи. Так, в наиболее распространенном во всех языках сочетании согласного с гласным характерные для каждого из них объективные признаки частично перекрываются[634]. Следовательно, звука речи как некоей дискретной единицы, обладающей определенной физической характеристикой (как это представляют себе лингвисты), которая могла бы лежать в основе анализа понятия фонемы, реально не существует. Само собой разумеется, что все сказанное относится и к оттенкам (вариантам, аллофонам), а точнее говоря, именно к ним, так как в речи они представляют фонему.

Итак, физический коррелят фонемы в потоке речи весьма сложен. Это не просто отрезок речевой цепи в артикуляторно-акустическом плане. Тем не менее фонема может быть выражена такого рода отрезком (сегментом, звуком речи) и противопоставлена тем отрезкам, которые представляют все другие фонемы в изолированном произнесении (в том, что Л.В. Щерба назвал «типичными оттенками»). Пусть такое произнесение иногда и затруднительно ввиду его необычности (например, произнесение смычных согласных), но оно безусловно доступно говорящим и без труда воспринимается слушающими. Вполне понятно, что фонетическая характеристика фонем (точнее нужно было бы сказать – их артикуляторно-акустических коррелятов) сводится к описанию типичных оттенков, и это полностью оправдывается практикой преподавания языков.

Другой стороной вопроса о соотношении звуковой материи и фонемы является парадигматическое определение фонемы, ее тождество, сопринадлежность ее вариантов. Здесь мы снова наталкиваемся на противоречие, заключающееся в том, что, хотя фонема и является единицей звуковой стороны языка (плана выражения), ее тождество определяется не артикуляторно-акустически, а лингвистически, в конечном счете, тем, что фонема может служить (хотя бы в потенции) планом выражения значимых языковых единиц (языковых знаков) – морфем или слов.

Поскольку язык – это средство общения, постольку все в языке, даже его наименьшие единицы должны обладать способностью прямо или косвенно выполнять эту функцию[635]. Этим и определяется философско-лингвистическая сущность фонемы. Л.В. Щерба еще в статье «Русские гласные в качественном и количественном отношении» писал:

«На основании сказанного в предыдущем параграфе фонему провизорно можно определить следующим образом: это кратчайший элемент общих акустических представлений данного языка, способный ассоциироваться в этом языке со смысловыми представлениями»[636].

Позднее он дал еще более недвусмысленную формулировку:

«Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство»[637].

Итак, фонема, лишенная смысла сама по себе, приобретает значимость благодаря тому, что она может материализовать наделенные смыслом языковые единицы. Ее функция как единицы плана выражения именно в этом и состоит.

Положение о том, что тождество фонемы, сопринадлежность ее аллофонов определяется их языковой функцией, возможностью конституировать и различать значимые единицы языка, является общим местом в современной фонологии. Вместе с тем последовательно лингвистический подход в этом вопросе не выдерживается почти никем.

Американские дескриптивисты вслед за Д. Джоунзом считают фонему классом звуков. Для того чтобы принадлежать к одному классу, т.е. быть аллофонами одной фонемы, соответствующие звуки должны, по их мнению, не только находиться в отношении дополнительной дистрибуции, но и обладать акустико-артикуляторным сходством[638]. Аналогичным образом и Н. Трубецкой, по крайней мере в трудных случаях, апеллирует к такому сходству. В его «Правилах выделения