Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции - Коллектив авторов

впереди ровный тон, то за ним должен следовать ломаный” – так Шэнь Юэ в концентрированной форме резюмировал правила мелодики. Проще говоря, ровные и ломаные тоны следует использовать поочередно. Если вся фраза целиком состоит из ровных или из ломаных тонов, то, если всю ее прочесть подряд, это будет неприятно на слух» [2, с. 19].

Гао Сяошэн делает еще более сильный акцент на красоте звучания. В своей статье «Жизнь, цели, мастерство» он пишет: «Я читаю свою прозу многократно, когда больше не могу писать, сразу принимаюсь читать; перечитывая ее раз за разом, я будто полирую ее предложение за предложением. В одном и том же коротком предложении я стараюсь не использовать омонимичные иероглифы, не допускать повторений, в стоящих рядом друг с другом фразах стараюсь избегать повторного использования одних и тех же слов. Также стараюсь следить за ритмикой, чтобы при прочтении вслух проза звучала приятно. Я очень внимательно слежу за ритмом, например, в рассказе “Кошелек” (钱包) (см. журнал “Яньхэ” (延河) № 5 за 1980 г.) есть фраза: “Деревни, рассыпанные, как звезды в небе, – это и есть те не затонувшие лодки”. Эту фразу можно было, на самом деле, написать так: “Деревни, рассыпанные, как звезды в небе, – как не затонувшие лодки”. Однако при чтении такая фраза не сочеталась бы с предыдущей, редакторы вырезали иероглиф “те” (那), и у меня в этом предложении стало на один слог с высоким голосом меньше. То, что я использовал иероглиф 舟, а не иероглиф 船, также продиктовано соображениями ритмики. Статья “Тоже опыт” (也算 经验), опубликованная в прошлом году в журнале “Цинчунь” (青春), содержит такие слова: “Я и Ли Шуньда из рассказа “Ли Шуньда строит дом”, Чэнь Хуаньшэн из рассказа “Хозяин двора-воронки” (“漏斗户”主) жили одними интересами, делили радости и горе; когда я пишу о них, я пишу то, что у меня на душе”. Редакторы переделали последнюю часть из “я пишу то, что у меня на душе” (是写我心) в “я описываю свои мысли” (是写我的心), добавив иероглиф 的, и одним махом надломили стройный поток речи. В прошлом году в одиннадцатом номере журнала “Шанхай вэньсюэ” был опубликован мой рассказ “Ленточка, связывающая сердца” (系心带), последнее предложение в котором я изначально хотел написать следующим образом: “Оказывается, он хотел забрать этот камень с собой”. Иероглиф 走 звучит протяжно, что, если говорить о содержании этого рассказа, выражает недосказанность. В итоге редакторы после иероглифа 走 добавили 的, чем разрушили сочетание звука и значения, вот уж действительно испортили весь настрой» [15, с. 372–373].

В литературном произведении язык передает не только значение, но и подтекст, содержит в себе звучание, хотя оно зачастую и не воспроизводится вслух. Именно поэтому при выборе слов следует принимать во внимание не только то, передают ли они нужное значение, но также и то, насколько красиво они звучат. Иногда различие всего в один иероглиф оказывает очень большое влияние на эстетическую сторону звучания текста, при этом так называемая красота звучания проявляется в двух аспектах. Во-первых, нужно грамотно соблюдать баланс ровных и ломаных тонов, то есть интонация отдельных иероглифов должна быть подобрана надлежащим образом; во-вторых, длинные и короткие фразы должны хорошо сочетаться между собой, то есть должны быть как длинные, так и короткие фразы, и они должны грамотно оттенять друг друга. Если на уровне иероглифов хорошо сочетаются ровные и ломаные тоны, а на уровне предложений – длинные и короткие, то при чтении такой текст будет доставлять физиологическое удовольствие. Ранее мы уже цитировали слова Гао Сяошэна из статьи «Я читаю прозу». В этой статье писатель еще более подробно раскрывает причины того, почему он такое пристальное внимание уделяет звучанию текста и обладает столь тонким чувством языка. Гао Сяошэн пишет, что в детстве он заучил наизусть несколько отрывков из «Ляо Чжай чжи и», и причина его «ярко выраженного языкового сознания» именно в этом. То, что Гао Сяошэн в детстве столь досконально изучил тексты из «Ляо Чжай чжи и», стимулировало и культивировало его языковое сознание. Красота звучания, в высшей степени присущая новеллам этого сборника, несомненно, является причиной такой чувствительности Гао Сяошэна к «голосу» текста, которым нельзя пренебрегать.

6

Ранее мы отмечали, что Сунь Ли, Ван Цзэнци, Гао Сяошэн и другие современные писатели сочиняли «прозу на манер Ляо Чжая». Они записывали и переделывали народные сказы и легенды, то есть Ван Цзэнци и Гао Сяошэн прибегали к такому же методу, которым в основном пользовался в свое время и Пу Сунлин при написании «Ляо Чжай чжи и». Сравнительно небольшие по объему произведения, представляющие собой анекдоты и забавные случаи, имевшие место среди простонародья, странные и порой неприличные истории, в которых задействованы незаурядные мужчины и легкомысленные женщины, – прозу такого типа можно найти среди сочинений Сунь Ли, Ван Цзэнци, Гао Сяошэна и других писателей, при этом подобная литература содержит явные указания на то, что ее авторы подражают манере Пу Сунлина. Сборник рассказов Сунь Ли «Рассказы на манер Ляо Чжая» – это открытое подражание «Ляо Чжай чжи и»; при этом его же сборник рассказов «Старые деревенские анекдоты» (乡里旧闻) также, без сомнения, сохраняет преемственность с «Ляо Чжай чжи и» в подборе тем и способах выражения. В творчестве Ван Цзэнци, начиная с таких относительно ранних произведений, как «Настоящая дружба» и «Трое Чэней из нашего села» (故里三陈), вплоть до ряда его поздних рассказов, например «Молодая мать» (小姨娘), «Родник бессмертия в колодце Луцзин» (鹿井丹泉), «Молодая тетушка» (小孃孃), присутствует очарование, подобное «Ляо Чжай чжи и». Здесь следует особо отметить рассказ «Родник бессмертия в колодце Луцзин». В рассказе менее тысячи иероглифов, в нем рассказывается история, произошедшая между молодым буддийским монахом и самкой оленя. Молодого монаха звали Гуйлай, с виду он был очень красив, жил в глубине монастыря и мало виделся с людьми. Близ монастыря находился огород, при котором был колодец, отделанный камнем; из этого колодца монах каждый день брал воду для полива. Когда Гуйлай брал воду, он то и дело видел самку оленя, которая приходила попить из колодца, и через некоторое время они стали хорошими знакомыми. Однажды Гуйлай обнял самку оленя и, сам того не ведая, поступил с ней так, как в миру поступают с красивыми женщинами. Вскоре самка оленя родила девочку по имени Лунюй, которая была красива с виду, так появилась любящая семья из троих. После того как об этом узнали, один мясник обругал Гуйлая и даже отвесил ему оплеуху, после чего Лунюй бросилась в колодец и исчезла, монаха позже нашли мертвым.