Суннитско-шиитские противоречия в контексте геополитики региона Ближнего Востока (1979–2016) - Александр Андреевич Кузнецов

стран НАТО был развернут штабной центр по поддержке «повстанцев» на севере Сирии. В столице Иордании Аммане появилось Международное оперативное командование (МОК), состоявшее из офицеров США, Саудовской Аравии и Иордании. Летом 2012 г. руководитель американской дипломатии позволила себе угрозы в адрес законного правительства Сирии. 8 июля 2012 г. Х. Клинтон в резкой и ультимативной форме потребовала отставки президента Башара Асада и предоставления власти оппозиции. «Чем скорее будет положен конец насилию [со стороны режима] и начат процесс политического перехода власти, тем меньше будет жертв этого насилия и тем вернее Сирия сможет избежать катастрофического шторма», – заявила Клинтон[599]. Интересно, что 18 июля, через 10 дней после данных угроз, в Дамаске в ходе взрыва в помещении Совета безопасности были убиты некоторые высшие руководители силовых структур Сирии, включая министра обороны Дауда Раджа и директора военной разведки Асефа Шауката. Таким образом, в ходе «арабской весны» ярко проявилось господство двойных стандартов во внешней политике США. Американцы постфактум смирились с демократической революцией в Египте, установив широкие связи с правительством «Братьев-мусульман» в этой стране, но не оказали никакого содействия оппозиции на Бахрейне, требовавшей политического равноправия суннитской и шиитской общин. Заботой американской администрации было предохранить союзные Америке режимы в Саудовской Аравии и других монархиях Персидского залива от дестабилизации. В то же время американское руководство приняло самое активнее участие в развертывании сирийского кризиса и осуществляло деятельные усилия по свержению правительства Башара Асада, стратегического партнера шиитского Ирана.

Переосмысление ближневосточной политики США началось после убийства в сентябре 2012 г. в Бенгази радикальными исламистами американского посла Кристофера Стивенса. Одновременно все большее опасение в Вашингтоне вызывало усиление позиций радикальных исламистов, с осени 2013 г. фактически перехвативших руководство сирийским восстанием. Изменения американской политики выразились в открытом нежелании президента Барака Обамы осуществлять силовую акцию против Сирии после того, как в августе 2013 г. правительство САР, по информации западных источников, «перешло красные линии» (осуществило химическую атаку в Западной Гуте). Барак Обама фактически устранился от политического решения, отдав его на рассмотрение Конгресса США[600].

Особое недовольство американского президента вызвала настойчивость Саудовской Аравии, предлагавшей профинансировать американскую военную акцию в Сирии. Бараку Обаме явно не хотелось, чтобы американские военнослужащие на Ближнем Востоке выполняли роль саудовских наемников. Успехи джихадистских и террористических организаций, вдохновляемых радикальной ваххабитской и салафитской идеологией, все более тревожили американскую администрацию. В Вашингтоне понимали, что основным спонсором данных организаций является Саудовская Аравия. Одновременно религиозная нетерпимость, внедряемая ваххабитскими проповедниками, разжигает террористическую активность. Выразителем такой обеспокоенности стал выдающийся американский ученый-исламовед иранского происхождения Вали Реза Наср. В. Р. Наср, бывший при второй администрации Джорджа Буша-младшего советником американского спецпредставителя по Афганистану Ричарда Холбрука, выдвинул в сентябре – октябре 2012 г. ряд предложений и рекомендаций кабинету Обамы. Во-первых, он утверждал, что с 1991 г. суннитские экстремисты, а не иранские шииты являются двигателем исламского экстремизма. Во-вторых, суннитские вооруженные группировки (в Ираке, Афганистане и Сирии) и ваххабитская активность представляют собой главную угрозу американским интересам. Впрочем, Наср признавал, что эта активность во многом является реакцией на дискриминацию суннитов в некоторых государствах Ближнего Востока. В-третьих, шиитский революционный активизм является во многом растраченной силой. В-четвертых, первым государством политического шиизма в регионе станет Ирак, что вызовет «эффект домино». В-пятых, по мнению политолога, США, учитывая свои партнерские отношения со многими суннитскими державами, не смогут открыто поддержать «шиитское возрождение». Однако американская внешняя политика требует переосмысления и баланса между Саудовской Аравией и Ираном[601].

Представляется, что помимо недовольства позицией КСА, создающей американцам препятствия в «войне против терроризма», на изменения американской позиции по отношению к Ирану повлияли и другие факторы. Во-первых, роль ближневосточного фактора в американской внешней политике объективно уменьшается. После начала интенсивной добычи в самой Америке сланцевых нефти и газа США уже не зависят от импорта ближневосточной нефти. Во-вторых, в президентство Обамы произошла смена геополитических приоритетов США. Центр тяжести американской внешней политики переместился с Ближнего Востока в Азиатско-Тихоокеанский регион (Asia Pacific), что нашло отражение в принятии в январе 2012 г. America Rebalancing Act[602]. В-третьих, американской политической элите к 2013 г. стало ясно, что стратегия прямой конфронтации с Ираном не оправдала себя. Смены политического режима в Тегеране не произошло, а региональное влияние ИРИ еще больше усилилось.

Переосмысление американской внешней политики на ближневосточном направлении привело к оживлению переговорного процесса с Тегераном по иранской ядерной проблеме (ИЯП). При этом во время второго президентского срока Обамы с американской стороны обозначилась политическая воля к дипломатическому решению иранского ядерного кризиса и нормализации отношений с ИРИ. Началом этого процесса стала поездка президента Исламской Республики Иран Хасана Роухани в Нью-Йорк для участия в сессии Генеральной Ассамблеи ООН. На сессии иранский президент выступил с примирительной речью, призвав сменить «мир насилия и экстремизма миром диалога и вслушивания», а на обратном пути в аэропорт демонстративно позвонил по мобильному телефону американскому президенту[603].

С осени 2013 г. активизировался переговорный процесс по ИЯП в формате 5+1 (Иран, США, Россия, Китай, Великобритания, Франция, Германия). Одновременно в султанате Оман начались прямые тайные переговоры между представителями США и Ирана без участия других представителей «пятерки»[604]. Переговоры в формате 5+1 завершились подписанием 8 июля 2015 г. Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД), подразумевающего отказ ИРИ от программы обогащения урана в обмен на поэтапное снятие санкций с этой страны с января 2016 г. Подписание данного соглашения содействовало и престижу американского президента Барака Обамы, получившего имидж «миротворца».

Намерения администрации Обамы нормализовать отношения с Ираном вызвали нервную, а подчас и резко негативную реакцию со стороны правящей элиты КСА. Наиболее тревожный для Вашингтона сигнал прозвучал в декабре 2013 г. в выступлении принца Турки аль-Фейсала на международной конференции по безопасности в Мюнхене и в его интервью Wall Street Journal. Принц Турки аль-Фейсал является одним из наиболее влиятельных представителей саудовского истеблишмента. В 1990–2002 гг. он возглавлял саудовскую разведку, координируя многие действия с американскими спецслужбами. В отличие от принца Бандара бен Султана принц Турки имеет репутацию «умеренного» политика. Он обвинил администрацию президента Обамы в двуличии, заявив о том, что она ведет переговоры с Ираном за спиной Эр-Рияда. При этом он возложил на американцев ответственность за гибель «130 тысяч мирных граждан в Сирии». Принц Турки отметил: «По-настоящему удивительным было то, что переговоры между американцами и Ираном проходили втайне от нас. Как можно договариваться с иранцами в секрете от нас, и при этом считать нас близкими союзниками?»[605]. В свою очередь, Вашингтон твердо давал понять своим стратегическим партнерам, Израилю и КСА, что, несмотря на их противодействие, ядерная сделка с Ираном будет