Философские обрывы - Иустин Челийский

но без доброты и сострадания – ад для моей нежной души, ад для моего тоскующего сердца, ад для моих незлобивых очей, ад для моего кроткого существа. Одного желает душа моя: чтобы не жить ни в этом, ни в ином мире рядом с человеком умным, но не имеющим доброты и милосердной нежности. Только так я согласна на бессмертие и вечность. Если же нет, уничтожь меня, Боже, и обрати в небытие!

* * *

В давние времена рассказывали белые серны: по земле прошел Он, Всеблагой и Всемилостивый, и превратил землю в рай. Там, где он останавливался, наступал рай. На все существа и на всю тварь из Него лилась бесконечная доброта, и любовь, и нежность, и милость, и благость, и мудрость. Он ходил по земле и сводил небо на землю. Его звали Иисус. О, в Нем мы видели, что человек может быть дивен и прекрасен только тогда, когда он безгрешен. Он и нашей печалью печалился, и плакал с нами из-за того зла, которое нам причинили люди. Он был с нами, и против людских творений: греха, зла и смерти. Он любил все создания нежно и сострадательно; миловал их какой-то божественной грустью и защищал от людского греха от людского зла, от людской смерти. Он был, и остался навек нашим Богом, Богом тоскующих и опечаленных созданий, от самых маленьких до самых больших.

Нам милы только те люди, которые похожи на Него. Они – род наш, и бессмертие наше, и наша любовь. Душа таких людей соткана из Его доброты, и сострадания, и любви, и нежности, и благости, и праведности, и мудрости. Их интеллект божественно мудр, божественно кроток, божественно сострадателен. И они похожи на светлых и святых ангелов. Потому что большой интеллект и большая доброта, спаянные воедино, и есть ангел.

Поэтому вся наша любовь устремлена к Иисусу всеблагому, вседоброму, всемилостивому, всенежному. Он – Бог наш, и Бессмертие наше, и Вечность наша. Его Евангелие более наше, чем человеческое, потому что в нас больше Его доброты, Его любви, Его нежности… Он, о! Он благословен во всех сердцах и во всех мирах наших! Он – Господь и Бог наш! Он – наша сладкая отрада в этом горьком мире, который преходит, и наша вечная радость в том бессмертном мире, который грядет…

Приложение

Гносеология преподобного Исаака Сирина

«Гносеология преп. Исаака Сирина» написана в 1927 году, когда о. Иустин преподавал в Духовной семинарии в Сремских Карловцах.

«Гносеология…» была переведена на греческий язык и напечатана в афинском журнале «Θεολογία» (т. 38, 1967), а затем опубликована на французском языке в парижском журнале «Contacts» (№ 69 и 70, 1970) и на английском в оксфордском журнале «Sourozh»(№ 15–17, 1984).

На сербском языке впервые опубликована была в сборнике «Пут богопознаша», Београд, 1987. (Попытка публикации в белградском журнале «Пут» в 1934 г. из-за большого количества опечаток не была признана о. Иустином.)

Работа должна была войти в сборник «Философские обрывы», однако по техническим причинам (из-за невозможности набрать многочисленные цитаты на греческом языке) это желание автора осуществлено не было. При переиздании сборника (репр. 1987, Белград) издатели не сочли целесообразным включать в него эту главу, уже опубликованную по-сербски в книге «Пут богопознаша».

Глава о гносеологии преп. Исаака Сирина должна была открывать раздел «Потемки и радости сознания и чувства». Такое положение главы в сборнике обуславливалось логикой авторского замысла. Нарисовав в первом разделе книги трагическую картину агонии европейского гуманизма и показав его полную неспособность удовлетворить извечную жажду истины, свойственную человеческому духу, о. Иустин доказывает главой о гносеологии преп. Исаака, раскрывающей «тайну познания», что «человеку, который жаждет познать Истину, остается одно: совоплотиться Богочеловеку, чтобы стать Его сотелесником, чтобы стать членом Его Богочеловеческого тела – Церкви».

Мы помещаем «Гносеологию…» в приложении к русскому переводу книги (а не в основной части) не только потому, что исторически сборник сложился именно в таком виде, т. е. без этой главы, но и потому также, что стиль, лексика и оформление ее (в частности, обилие ссылок на творения преп. Исаака Сирина, цитат на греческом языке и подразделение на главки с собственными названиями) своим более академическим характером отличаются от стиля и оформления других статей и разделов сборника.

Предлагая читателю русский перевод «Гносеологии…», мы сочли небесполезным предпослать этой публикации несколько замечаний, поясняющих выбор некоторых слов при переводе.

Центральным понятием этого труда, представляющего собой попытку систематического изложения и осмысления «принципов и методики православной гносеологии», как они даны в «благодатно-эмпирической философии преп. Исаака Сирина», является «гносис» (ή γνώσις). Отец Иустин переводит это слово на сербский как «сазнане» (в большинстве случаев), «знане» (реже) или «познано» (еще реже; в других случаях в данном труде слово «познано» употребляется как синоним русского слова «познание»), часто давая рядом ή γνώσις греческого текста, чтобы избежать каких-либо произвольных толкований. Три слова вместо одного – вовсе не стилистическая прихоть автора, так как ή γνώσις в греческом переводе творений преп. Исаака – емкий термин, не имеющий однозначного соответствия в сербском (и русском) языке, это как бы познание и знание, слитые воедино и зависящие от состояния органов познания человека, поскольку подразделение их и расчленение, сколь естественными они бы нам сегодня ни казались, есть, согласно о. Иустину, всего лишь условность, свойственная европейской феноменалистической философии.

В тех случаях, когда преп. Иустин переводит слово ή γνώσις как «сазнане» или «знане», русские переводчики творений преп. Исаака, следуя преп. Паисию Величковскому, употребляли слово «ведение»[225].

Здесь важно подчеркнуть, что, несмотря на созвучие сербского «сазнане» в исследовании преп. Иустина о гносеологии преп. Исаака Сирина русскому слову «сознание», понятия, означаемые этими словами, отнюдь не тождественны.

Мы не можем с уверенностью сказать, почему в этом своем труде преп. Иустин употребил слово «сазнане» в смысле «знание», «ведение». В других случаях (например, в некоторых статьях сборника «Философские обрывы») это слово употребляется в значении, соответствующем значению созвучного русского слова, когда говорится, например, о самосознании и самоощущении и т. п., то есть когда сопоставляются или противопоставляются сознание и чувство. С другой стороны, в близком по времени исследовании «Проблема личности и познания по учению Макария Египетского» (1926) сходная гносеологическая проблематика раскрывается посредством общеупотребительной философской терминологии: познание (познане), сознание (сербское «свест» – синоним русского «сознание», также и в таких словах, как «самосвест=самосознание») и знание (=знане). Можно предположить, что более однозначное «научное» употребление указанных терминов в исследовании о гносеологии преп. Макария связано с тем, что сербский текст этой докторской диссертации предназначался для перевода