Феодор Студит - Том V. Преподобный Феодор Студит. Книга 1. Нравственно-аскетические творения

Ознакомительный фрагмент

Когда это послание было доставлено оному скопищу негодных людей, то исполнило их неудержимого гнева, так что они и излили его на принесших, подвергнув их невыносимым побоям. Но они возвратились от лица беззаконных мужей с радостью, что сподобились потерпеть это за имя Господне.

81. Проповедник же Православия не переставал совершать обычное, также устами и руками[470] предлагая должное и опять открыто проповедуя учение истины. Поэтому тиран, не зная, что сделать, и не будучи в состоянии сносить дерзновение этого мужа, повелевает изгнать его из Византия, отправить в ссылку и содержать в тюрьме. Ибо, видя, что только он один почитался животворной искрой, он старался [удалить] его от православных, чтобы не было никого, кто противился бы его воле. Итак, получив приказ об этом, преподобный созывает к себе всех учеников и, сказав прощальное приветствие, указывает каждому в отдельности его обязанности и прежде всего другого заповедывает всем, чтобы по его отшествии никто не оставался в монастыре, [Col. 189] а чтобы каждый искал спасения, как может; ибо время, говорит, лукаво (Еф. 5:16) и ноги беззаконных весьма быстры (Рим. 3:15; Притч. 1:16). И наконец, поручив всех Богу и лучшим из братий, он удаляется из монастыря, со скорбию оставив их проливающими слезы и скорбящими. Немедленно принимает его местность около Аполлонии; [его] заключают под стражу в крепости, лежавшей на противоположной стороне озера и носившей название Метопы[471].

Ссылка и заточение преп. Феодора

82. Но, может быть, пока он был на свободе, тогда и проявлял в высшей степени свободное и ревностнейшее учительство, а будучи заключен в темницу, показал отсутствие ревности или стал нерадеть о проповедании, подобно кому-либо другому, кто стеснен местом и потому удерживает язык, как связанный с телом? Отнюдь нет. Но он оставался таким, как будто не потерпел никакой перемены, и всецело был предан [православному] учению, с одними беседуя устно о том, что полезно, с другими – посредством чернил и руки, двигая пером [и списывая] как бы со скрижалей ума, а с иными иначе, и как только представлялся случай, вообще же всем уделяя исходящую от него пользу, чтобы и находясь в заключении, всех соделать причастниками его слов и обычного учения.

83. Конечно, было невозможно, чтобы его слова, распространяясь повсюду, не достигли и до дворца и не сделались известными императору. Раздраженный этим, как и следовало ожидать, так как с точностью знал о совершавшемся, он посылает известного Никиту, сына Алексия, которому доверял, как казалось, всё, приказав отвести святого в более отдаленное место, имя коего Вонита[472], крепко заключить там и не дозволять ни с кем ни видеться, ни беседовать, ни много ни мало, и не давать ему свободы делать что-нибудь другое. Когда же он явился к преподобному с известием об этом, отец [сказал] ему: «Я весьма охотно переменю место, потому что я не ограничен местом и знаю, что вся земля, куда бы я ни был заброшен, есть моя и что переселение служит мне наградой. Но удержать свой язык признаю для себя неполезным, поэтому никогда не буду удерживать его и отнюдь не дозволю себе согласиться с вами, требуете ли вы этого с угрозой[473]или советуете. Ибо как [я могу], когда предпочел настоящее именно ради того, чтобы не казалось, что я оставил то, что возлюбил, и отказался от доброй ревности?»

84. Император узнал об этом дерзновенном ответе праведника и его непреклонности во всем. И вот опять с возможной поспешностью он посылает к святому того же Никиту, приказав нанести ему жесточайшие удары, иссечь все тело по частям бичами и всего его исполнить мук. Когда он прибыл к преподобному и сообщил, ради чего пришел, тот раньше, чем окончилась речь, с душевной радостью стал снимать с себя хитон и готовить плоть к бичеванию, ибо «этого, – говорит, – я давно желал и ждал». [Col. 192] Но сострадательный тот муж и истинно милосердный, как только увидел обнаженную честную плоть его, до крайности изнуренную временем и постом, был совершенно поражен и, почувствовав душевное страдание, не дерзнул ни подступить ближе, ни дотронуться вообще до нее, а тем менее бить руками или бичами. Поэтому, надумав в себе некоторую хитрость, чтобы показаться исполнившим приказ императора и обмануть присутствующих, как будто бил святого, он, взяв овечью кожу и положив ее на плечи мужа, по ней как мог наносит удары, предварительно устроив так, чтобы остаться с ним наедине, как он говорил, ради почтения к этому мужу и изнурения его тела. А чтобы показать и капли крови от ран, сам он (о, благосклонная душа!), проколов железным острием, окровавливает свою руку, обмазывает истекающей из нее кровью бич и, выйдя в таком виде, показывает, как [бич] побагровел от крови; сам же тяжело дышал и притворялся утомленным. Получив благословение от преподобного и напутствованный его молитвами, этот боголюбец отправился в путь, удостоенный таким образом дивной награды за прекрасное дело.

85. И после этого божественный отец не казался малодушным или хотя немного ослабевшим в слове, подобно кому-либо иному, в ком от страха потрясается ум; но чем больше зла видел пред глазами, тем более смелым оставался сам, многим другим, если когда представлялся случай, внушая полезное, и преимущественно прочим своим ученикам, рассеянным по разным местам земли, которым в особенности напоминал о спасительном и о том, что не должно преклонять своих мыслей ни пред чем настоящим, но соблюдать исповедание с безбоязненной душой и хранить единство веры. Ибо, говорит, хотя и велико постигшее искушение, но для страждущих и больше воздаяние за него, неизреченное, неистощимое и достойное щедродателя Бога, так что если бы и каждый день умирали, то это было бы мало в сравнении с тем, что можем получить. Когда же слышал, что кто-нибудь из них несколько опустился и ослабел в мыслях, как случилось это с теми, кто подвергался долгому заключению и насилию, то, восстановляя их соответственными словами, опять укреплял к будущим подвигам и исцелял их малодушие, так что сами они своими ответными письмами просили прощения в том, что немного уклонились помыслами. Такое расположение отец имел ко всем, такую заботу сохранял о всех, хотя и [находился] в тяжких условиях.

86. [Col. 193] Доблестный послал даже письма к четырем патриархам, сделав это весьма мудро и благовременно, именно, к патриархам старейшего Рима[474], Иерусалима, Антиохии и Александрии, сообщив каждому отдельно, как была поругана гонителями икона Христова и как все православные содержались в заключениях и ссылке, и умоляя всех восстать на отмщение, помочь вере, находящейся в опасности, и истине, так поглощенной ложью.

87. А так как к нему приходили многие и мимоходом, вследствие того что имя его прославлялось всюду и стражи из уважения к мужу не возбраняли приходить к нему или же за деньги ослабляли стражу, то случилось, что один клирик из областей Азии, идя той дорогой, зашел, как и естественно, к отцу, ибо он и прежде был увлечен его добродетелью. Увидевшись и побеседов с ним, он получил то, чего искал (и прежде всего прочего уразумев в душе несомненность православного учения), и, крайне негодуя на еретиков, он радостно возвратился домой, желая и другим сообщить полезное. Кроме многих других, и своему другу и близкому, который имел одинаковую с ним самим степень, он поверяет все касающееся преподобного: как виделся с ним в заключении, как совершеннее научился от него истине и как познал великое и многоценное поклонение честным иконам. [Он] склонил его к своему образу мыслей, и они оба, не откладывая дела и не медля, согласились между собою впредь не сходиться со своим епископом и не иметь с ним общения, зная, что он перешел к иконоборцам. Узнав о случившемся, епископ поспешно отправляется к начальнику Азии и сообщает ему все, что касалось клириков и где была причина их отделения. Тот, не медля ни часу, поспешно доносит обо всем императору, понося преподобного злословиями и хуля его безмерную непокорливость. В то же время он извещает и восточного стратига, чтобы тот наказал его по закону, так как, говорит, он один виновен в перемене, случившейся с клириками. И объятый страхом, как бы не претерпеть за это какого-либо зла, он посылает одного из подчиненных дать святому пока пятьдесят ударов бичом, чтобы тем оправдать себя.

88. Когда он прибыл и сообщил, с какой целью пришел, преподобный тотчас развязывает пояс, не дождавшись слуги, и, сняв одежду, предлагает бичевать по обнаженному телу. Ибо, говорит, для меня радостно и бичевание плоти, и даже совершенное освобождение от нее, чтобы скорее, говорит, обнаженной душой прийти к вожделенному. Но этот посланный, будучи человеком боголюбивой души, так же, как и прежний, от души жалеет праведника и стыдится даже глазами смотреть на изнуренные члены его тела, а тем менее – наложить на него руки или сделать что-нибудь другое согласно приказанию. [Col. 196] Даже более, он просит у него прощения (о, добрая душа!), припадая к ногам его и проливая слезы из глаз за то, что только пришел вестником такого [приказания]. Отец, похвалив его за великую веру и, как подобает, воздав ему молитвами, отпустил его в обратный путь. Не успел он пройти всего пути, как другим путем прибыл от императора худой вестник, – имя нечестивому Анастасий, – который поносил стратига немалыми оскорблениями и устрашал угрозами от имени императора, потому что, говорит, ты нерадишь о том, что поручено тебе, и не воздал достойное наказание тому, кто и теперь имеет в мыслях противное императору. Когда же тот сказал, что посылал и подвергал его бичеванию, он, сам жаждая его крови, быстро отправился туда, где был заключен преподобный, чтобы самолично видеть раны. Раздев его и поставив нагим, он говорит: «Покажи, где недавние раны и рубцы от них?» И когда не нашел ничего, чего хотел, громко захохотав и осмеивая того, кто сказал, что бичевал, сам, звероподобный душой, своими руками бичует святого, дав ему сто сильнейших ударов и доведя его до такого состояния, что он лежал совсем без движения и почти бездыханным. Потом, бросив его в мрачную и полную зловония тюрьму, заключает вместе с ним и ученика Николая[475], ибо великий имел его всегдашним своим спутником, никогда не оставлявшим его; вместе с тем приказывает стражам изнурять их обоих голодом и другими лишениями, чтобы, если осталась в них какая искра жизни, и та скорее бы погасла. Таким образом, совершив то, что имел в мысли, ненавистный удалился оттуда, уводя с собою и двух других учеников преподобного, коих намеревался заключить под стражей в ином месте.