Молитвы человеческие - Елена Черкашина

жить в большом доме; Лета прислуживала, готовила пищу, Инар работал в саду. Ночевали в каморке, на старом топчане, накрывшись одним одеялом. Каждый вечер ложилась Лета на грудь любимого, обнимала его рукой, но тот и не думал нарушить целомудрие девушки, помня, что никто не отдавал её ему в жены и что придёт время, когда нужно будет вернуть её отцу. Так и спал рядом с ней, обнимая осторожно и бережно, относясь, как к драгоценности, данной ему на хранение.

Шли месяцы, хозяин присматривался к новой рабыне: не носит ли ребёнка? И очень досадовал, что не оправдываются его надежды получить маленького раба.

Год миновал, другой. И к неволе привыкает человек. Однажды вечером Лета сказала:

– Инар, он злится на меня.

– Злится? За что? Ты все делаешь хорошо!

– Всё хорошо, – вздохнула девушка, – только детей не рожаю.

Пристально взглянул на неё Инар:

– Ты же понимаешь, я не могу. Мы не женаты.

– Тогда давай поженимся!

Он обнял её:

– Мы с тобой живём, как брат и сестра.

– Не хочу тебя братом!

– А я не хочу тебя сестрой…

Они решили, что назавтра отпросятся в город, якобы за покупками, а сами найдут священника и попросят обвенчать их. С тем и уснули.

Утром, принарядившись, Лета попросила хозяйку отпустить её и мужа в город. Выйдя за пределы дома, оба чуть ли не бегом устремились к знакомому священнику и умолили тихо и тайно обвенчать их. Когда солнце высоко поднялось над городом, Инар и Лета рука об руку шли обратно, и неподдельное счастье светилось в их глазах.

Они миновали самую оживлённую часть города и уже хотели свернуть на узкую улочку, ведущую к особняку хозяев, когда знакомый голос воскликнул:

– Лета!

Она обернулась. Перед нею стоял отец…

Они рассказали ему всё: и как их схватили, и как долго везли неизвестно куда, и как продали вместе, думая, что они женаты. Лета поведала отцу о тех ночах, что провела рядом с Инаром, и как скромно держался он рядом с ней. И о том, что полюбила его, и о том, как они, наконец, решили обвенчаться. Отец плакал, глядя на любимую дочь, рассказывал, что искал её повсюду, расспрашивал людей. А глядя на Инара, повторял:

– Ты мне её вернул! Разве мог бы я найти свою Лету, если бы её спрятали в гареме какого-то вельможи? – и, выбрав минуту, покачал головой: – Два года спал рядом и ни разу не тронул? Нелегко же тебе приходилось!

И с мужским пониманием хлопал по плечу.

Отец взял свои деньги, отправился к хозяину Леты и предложил ему такую сумму, что тот не смог устоять. Когда рабы уходили, хозяин хитро улыбался: бесплодная рабыня, не жалко и продать.

А вечером отец собрал друзей и знакомых и устроил свадебный пир. Многие, услышав, что он нашёл свою дочь, приходили поздравить. Лета и Инар сидели рядом, плечом к плечу, и, взглядывая на мужа, она думала: нет выше радости, чем получить разом исполнение двух самых больших желаний: свободу и любимого мужчину в мужья.

В эту ночь Инар обнимал ту, что принадлежала ему, и уже не сдерживал своих желаний.

А наутро все тронулись в путь, домой, и, когда караван вышел за город, радостно полилась звонкая пастушья песнь. Инар возвращался.

Поцелуй Ангела

Посреди спалённой солнцем безжизненной пустыни, измождённый и одинокий, шёл путник. Дорога его пролегала через самые опасные участки песков, где лишь змеи проползали неслышно и, быстроногие, стремительно пробегали скорпионы. Тонкая пыль проникала в глаза, набивалась в рот, и день тянулся нескончаемо долго, а ночь не приносила облегчения.

Но на протяжении всего пути над человеком витал Ангел. Лёгкий и совершенно невидимый, он нёс несменную службу, охраняя и оберегая путника. Когда тот засыпал, Ангел касался его губ, и в рот человека стекали несколько капель воды. Когда невдалеке показался отряд разбойников, Ангел опустил на голову человека непроницаемое покрывало, и тот стал невидимым. А когда в пустыне разразилась песчаная буря, Ангел прикрыл его собственным крылом, и путник долго спал в счастливом неведении, пока буря не улеглась.

Так он дошёл до ворот того города, к которому стремился.

Старый король давно ждал его и пригласил на приём.

– Долог ли был путь? – спросил он.

– Долог и труден, – отвечал человек.

– Ты шёл один? – осведомился король, пристально вглядываясь в лицо гостя.

– Да, всю дорогу я был один.

И тогда мудрый король покачал головой:

– Но на твоих губах сияет след от поцелуя Ангела!

Прозрение

Корабль трещал по швам. Море вздымалось и обрушивалось на него всей тяжестью, скатывалось по резко наклонённой палубе, опять поднималось страшным черным валом – и било по мачтам, рвало паруса. Ветер крепчал с каждой минутой. Разрозненные крики людей смешивались с грохотом волн, ужасающими воплями тех, кто оказался в воде, и приказами капитана: команда бежала с тонущего корабля. Несколько матросов судорожно пытались спустить последнюю шлюпку.

Ричмонд слышал голоса, рёв ветра, ощущал каждый удар волны, но не мог сделать ни шагу. Он был прикован в глубине кубрика по рукам и ногам, и надежды на то, что кто-то вспомнит о нём, уже не оставалось. Он вцепился в скобу, торчащую из стены, и только зло скрежетал зубами. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показалась фигура солдата. За его спиной вырастала огромная волна.

– Отпусти меня! – страшно закричал Ричмонд. – Я не хочу умирать здесь!

Солдат растерялся. Ричмонд понял: тот хотел умертвить его, прежде чем покинуть судно. Это был молодой парень, не очень смышлёный, и он старался точно следовать инструкциям.

– Не убивай меня, – снова закричал Ричмонд, – освободи! Я умру в море, но не здесь!

В этот момент корабль резко качнуло, солдат пошатнулся, а затем, швырнув в сторону узника связку ключей, выбежал вон. Дверь захлопнулась. В кромешной тьме, заваливаясь вместе с судном то вправо, то влево, Ричмонд искал ключи. Они где-то здесь! Но в ту минуту, когда рука уже нащупала связку, страшный треск прошёл по всем суставам корабля, он содрогнулся, как человек в агонии, и стал медленно клониться набок. В одно мгновение Ричмонд освободился от оков, бросился к выходу: поздно! Грот-мачта, сломанная порывом шквального ветра, грузно повалилась на палубу и прижала дверь. Он толкнул её раз, другой, третий и едва не застонал. Секунду назад – надежда, почти свобода, а сейчас – опять заключён, теперь уже прочно, насмерть. И тогда он упал на пол, поднял лицо вверх, туда, где за бурей и штормом скрывалось чистое небо, и