Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

из числа окончивших семинарию. Реформы 1860‑х годов сделали рукоположение более личным выбором выпускников семинарии. Однако этот личный выбор был неразрывно связан с более широкими священническими и мирянскими сообществами и их добровольной поддержкой семинарий.

Притеснение и контрреформа

Синод, а через него и государство регулировали жизнь семинарии, чтобы превратить пастырей в надежных агентов центральной власти. С тех пор как план создания семинарии был изложен в «Духовном регламенте» Петра I, сменявшие друг друга императоры и императрицы поддерживали это учреждение, полагая, что оно подготовит более полезного и лояльного пастыря[348]. Чтобы обеспечить этот результат, государственные власти внимательно следили за семинариями на предмет любых признаков политического инакомыслия. Полиция и Министерство народного просвещения регулярно представляли в духовные консистории списки «политически неблагонадежных» выпускников семинарий с инструкциями не допускать этих лиц к церковному служению[349]. Коллективное наказание также могло быть применено к целым семинариям. Выпускникам Вологодской и Саратовской семинарий было отказано в доступе в духовные академии и любые другие высшие учебные заведения соответственно в 1869 и 1875 годах после того, как недавние выпускники этих заведений были опознаны как вовлеченные в радикальную пропаганду[350]. Эти политические правонарушения могли быть совершенно ничтожными. Например, подслушанный в поезде комментарий молодого выпускника семинарии с критикой действий генерала Куропаткина в Японскую войну стал причиной, по которой ему навсегда был заказан путь к священству[351]. Как и многие другие меры правительства, эта политика не привела к желаемому эффекту. Попытки государственных и синодальных властей контролировать социальные и интеллектуальные ресурсы семинарии вызывали негодование и неприятие. Священническое сообщество обычно оказывало пассивное сопротивление непопулярным мерам, например скрывая от Синода проступки семинаристов[352]. Однако поповичи были склонны и к более открытым формам протеста.

Синодальное начальство регулировало интеллектуальную жизнь семинарии, часто в соответствии с приоритетами государства. Властный граф Николай Протасов (1836–1855) во время пребывания на посту обер-прокурора провел реформу учебной программы семинарии, сделав упор на «практические предметы», такие как медицина и агрономия, в ущерб философии и богословию[353]. Материалы для чтения, доступные студентам, контролировались в соответствии с приоритетами последующих синодальных администраций, но жесткая цензура всегда была нормой. В ответ на эти ограничения почти в каждой семинарии создавались подпольные студенческие группы с целью самообразования с использованием запрещенных материалов, и преподаватели семинарии часто неофициально терпимо относились к этим группам. Митрополит Евлогий, бывший инспектором Владимирской семинарии с 1895 по 1897 год и ректором Холмской семинарии с 1897 по 1902 год, в своей автобиографии выразил сочувствие тем студентам, которые содержали тайные библиотеки: «Я понимал, почему они хватаются за Успенского, Златовратского… В нелегальной литературе они находили удовлетворение потребности, хоть в воображении, прикоснуться к какой-то справедливой, светлой жизни»[354]. Интеллектуальный бунт не ограничивался какой-либо определенной политической ориентацией. Было обнаружено, что в некоторых нелегальных семинарских библиотеках содержались различные запрещенные материалы, такие как религиозные сочинения Льва Толстого и исторические лекции Василия Ключевского, а также эсеровские трактаты[355]. Интеллектуальное инакомыслие укоренилось в семинарской системе и было свойственно не только учащимся.

В последние десятилетия XIX века Синод предпринял попытку вернуть себе контроль над ресурсами и управлением семинарии, от которого он частично отказался в 1860‑е годы. Обеспокоенность по поводу отказа многих молодых людей из среды духовенства от церковной карьеры побудила обер-прокурора Александра Толстого отменить в 1878 году право семинаристов поступать в светские университеты без сдачи вступительного экзамена[356]. В следующем году его сменил Константин Победоносцев, который был полон решимости противодействовать секуляризации семинарий. В 1884 году Победоносцев продвинул еще один устав семинарии, в котором учебная программа была реформирована и теперь сосредоточена на религии. Он ужесточил цензуру несанкционированной литературы и сделал соблюдение религиозных обрядов обязательным[357]. Эта реформа учебной программы затруднила переход семинаристов к светскому образованию. Победоносцев также был полон решимости вновь сделать духовное сословие «служилыми людьми» церкви. В 1898 году его образовательная комиссия в Синоде предложила сократить число студентов неклерикального происхождения в семинариях, утверждая, что эти студенты из других сословий просто эксплуатировали церковную школьную систему, чтобы избежать военной службы и получить бесплатное образование. В марте 1900 года Синод принял постановление, которое ограничивало максимальное число иносословных студентов в любой семинарии 10% от общего числа и обязывало этих студентов платить за обучение 40 рублей в год[358]. Эти «контрреформы» в церкви снова превратили пастырское служение в кастовую обязанность.

Контрреформы Победоносцева свели к минимуму участие духовенства в управлении семинарией и сосредоточили власть в руках епископа. Устав 1884 года был составлен менее чем за месяц закрытой комиссией под председательством митрополита Московского Иоанникия. Это резко контрастировало с уставом семинарии 1867 года, который был составлен после многих лет дебатов и выяснения мнений приходских священнослужителей по всей империи[359]. Ректор, из монашеского духовенства, и светский инспектор, надзирающий за поведением и нравственностью студентов, больше не должны были избираться их коллегами, а назначались епископом[360]. Ректор возглавлял педагогический совет, в который входили инспектор, два священнослужителя, избранные епархиальным съездом, и три учителя, назначаемые архиереем. Таким образом, структура управления семинарией стала подотчетна епархиальному архиерею и Синоду, а не профессорско-преподавательской корпорации или духовенству епархии. Более того, как это было указано в главе 1, устав 1884 года ограничил функции епархиальных съездов финансовыми вопросами и полностью упразднил местные[361]. Таким образом, не только у семинаристов были причины возмущаться навязанной им системой, и бунты поповичей выражали более широкое недовольство их родителей.

Семинарский протест

Протесты в семинариях были общеимперским явлением, корни которого уходили в начало XIX века, задолго до «контрреформ». Насилие было побочным продуктом бедности, с которой приходское духовенство пыталось справиться, давая образование своим детям. Впервые покинув дом в 14 лет, юные семинаристы оказывались в тесноте и грязи духовной школы[362]. Перегруженные обязанностями наставники часто жестоко управляли этими юношами или оставляли младших студентов на милость старших. Условия за пределами общежитий могли быть еще хуже. В отчете инспектора Тверской семинарии за 1848 год содержится жалоба на то, что пьяные и дебоширы заполонили улицу, на которой жили студенты, и что посещение мест их жительства было опасным для самого инспектора[363]. Физическое насилие со стороны чужаков, соучеников и учителей создавало среду, в которой время от времени возникал вполне физический протест против самой семинарии. В 1830 году в Твери студенты попытались устроить засаду и застрелить своего епископа в отместку за то, что он ужесточил правила сдачи экзаменов[364]. В