Религия Библии. Христианство - Андрей Борисович Зубов

не выпускать их из себя вовне, «через порог». Каин весьма опечален тем, что Бог принял не его жертву, а жертву брата. Это чувство конечно же результат себялюбия — совершенный чело­век возрадовался бы любви Бога к брату и забыл о себе. Но сыны Адама уже несут в себе яд змея, соблазнивше­го их родителей в раю. Каин думает о себе, жалеет себя, а брат, не сделавший ему ничего плохого, — объект его ненависти только потому, что жертву Авеля принял Бог. И Каин восстает на брата и убивает его, потому что зави­дует ему. Он знает, что за это убийство — первое убийство в сотворенном мире — Бог не полюбит Каина сильнее, но проклянет его. Каин ревнует о любви Божией, но сам от­секает себя от Бога. Он позволяет злу переступить через порог своего дома.

Речь идет здесь о воспроизведении эдемской ката­строфы, потому что убийство человеком человека, бра­том брата — а ведь, как говорит Библия, все люди суть братья и сестры — это убийство Бога в тебе. Это убий­ство совершили Адам и Ева в раю, потому что Бог — это Отец человека, ведь человек имеет один образ и одно подобие с Ним. И, отсекая от себя Бога непослушанием, Адам и Ева убили Бога в себе. Теперь Каин отсекает от себя Авеля, которому он завидует. Так убийство стано­вится постоянным рефреном человеческих отношений до сего дня. Смерть из средства спасения (помните, мы упоминали чуть раньше о парадоксе смерти как лекар­стве бессмертия?) становится средством осуществленйя зла. Первая попытка восстановления Адама и его потом­ков в первозданном состоянии не удалась.

Впрочем, в родословной потомков Сифа, третьего сы­на Адама, есть странное упоминание о Енохе: «И ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его» [Быт. 5: 24]. Все остальные потомки Адама да и он сам умерли. А Енох, поскольку он «ходил пред Богом», то есть был таким исполнителем воли Божией, каким Адам был в раю до грехопадения («хождение пред кем-то» — это обычная передневосточная формула, означающая ис­полнение воли того лица, перед кем «ходит» некто), был возвращен Богом к Себе. В Библии та же судьба ожидает еще одного праведника — легендарного пророка Илию, о котором прямо сказано, что он живым, то есть телес­но, был взят на небо [4Цар. 2:11]. Итак, в Библии смерть оказывается не общей участью всех человеков, но толь­ко наиболее распространенной формой конца земного бытия. Те, кто «ходят пред Богом», те, кто во всем сле­дуют Его воле, избегая смерти, возвращаются к своему Творцу, берутся Им на небо. Таких людей немного, но они есть. Следовательно, проклятие Адама и Евы не аб­солютно. Это очень важная особенность библейского по­вествования, и она находит себе аналоги в Месопотамии, где праведники, например Зиусудра (шум. — «[нашед­ший] жизнь долгих дней») или Адапа, очаровавший бога Ану, обретают или могут обрести вечную жизнь, минуя смерть. Человек в Библии остается и после грехопадения богоподобным существом с потенциалом вечной и бла­гой жизни, но, как правило, он эту потенцию не умеет и не желает осуществлять, не открывается Богу, но за­крывается от Него в своем ego, в самости. Он ищет сча­стья вне Бога и обретает смерть.

Потоп

Триумфом смерти становится потоп, которому посвяще­на шестая глава книги Бытия, но который с самых древ­них шумерских времен известен и в Месопотамии, да

и вообще, как мы помним, является одним из самых рас­" 22

пространенных преданий в мире[20].

Шестая глава книги Бытия, открывающая библейское сказание о потопе, начинается с нравственного обосно­вания Божественного намерения истребить человече­ство. «И увидел Господь, что велико развращение чело- веков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, ко­торых Я сотворил...» [Быт. 6: 5-7].

Библейский повествователь не ограничивается неопре­деленным указанием на «шум», производимый человече­ством и раздражавший богов, как это было в месопотам- ских преданиях о потопе. Делая тайное явным, он сразу же обращает внимание на состояние сердца осуждаемого человечества, подчеркивая, что все сердечные, глубинные помышления человека «были зло во всякое время».

Вспомним, что в Египте последний суд свершался в виде кардиостасии — взвешивания сердца усопшего на весах Божественной Премудрости-Правды Маат. В заупо­койном тексте XVIII династии о роли сердца в посмерт­ной судьбе человека говорится с полной определенно­стью: «Да будут даны тебе очи, дабы видеть, уши — дабы слушать речи, уста — чтобы глаголать, ноги — ходить. Да смогут двигаться руки твои и пальцы твои, и да упрочит­ся плоть твоя. Да будут все части тела твоего в довольстве. Да рассмотришь ты со вниманием плоть свою и найдешь ее целой и здравой, ни в чем не имеющей изъяна. Да бу­дет с тобой истинное сердце твое, то сердце, какое имел ты прежде» [Urk. IV, 114 ff.][21]. Символом этого принципа было у древних египтян, как известно, оставление серд­ца в теле на его прежнем месте при мумификации, в то время как остальные внутренности изымались и поме­щались отдельно от тела в четырех специальных сосу­дах — канопах.

Понятно, что если в воскресшем теле остается то серд­це, то есть средоточие жизни, какое при жизни, «от всех состояний своих» [BD 30Ь][22] имел человек, то он может рассчитывать на совершенство, на воссоединение со своим Создателем, только если помышления сердца его «добро суть». А если все они были зло, то смерть, небытие есть законный и естественный финал земного существо­вания. Потоп, возвращение в небытие — лишь внешняя, почти поэтическая метафора внутреннего состояния не­состоявшегося образа Божия, «все мысли и помышления сердца которого были зло во всякое время».

Очень существенно и понятие «раскаяния» Бога в творении людей. Понятие это в отношении Бога еще раз встречается в Ветхом Завете, когда речь идет о царе Сауле, первом царе Израиля, власть которого Бог реша­ет передать Давиду и его потомкам, так как Саул оказал­ся недостоин царского венца [1 Цар. 17: 11, 35]. Понятие раскаяния Бога указывает, что авторы и современные им слушатели и читатели Библии были убеждены, что Бог не только не властен над движениями человеческой во­ли (потому что она свободна, а человек божественен), но и не предвидит их, хотя и всезнающ. Из этого великого богословского противоречия между всезнанием и неве­дением Бога, а потому раскаянием и скорбью за дела че­ловеческие (что было бы скорбеть и раскаиваться в со­здании человека, если Бог