Диалог с Богом. История противостояния и взаимодействия человечества с Творцом - Джордан Питерсон

перед нами отражение другой идеи, о сборе пшеницы и сжигании соломы? (Мф 3:12). Является ли покаяние в грехах эквивалентом избавления от «мертвечины» и отсечению того, что неприемлемо на небесах? Достигается ли это принесением предельной жертвы, наивысшей из постижимых?

Седалище милосердия находилось в самом сердце скинии, Святая Святых. Туда дозволялось входить только один раз в год, в День Искупления, и только первосвященнику. В этот день он окроплял престол кровью жертвенного агнца. Это добровольный торжественный отказ от всего низшего ради того, что выше и, в конечном счете, наивысшего – и это искупление, сотворение единого из многих, поскольку все объединено под наивысшим соразмерно степени жертвы. Это нечто внешнее, совершенное и невинное; жертва имущества или другого предмета, наделенного подлинной ценностью. Однако этого недостаточно, как недостаточно и экстернализации зла: хищники действительно существуют – это в прямом смысле слова змеи и хищные звери. Говоря метафорическим языком, змеи есть и в сердцах ваших врагов, и они могут быть еще опаснее. Такое понимание и такая репрезентация – первый этап в преображении идеи хищного зла в нечто более глубокое, сокровенное, психологическое. Но это недостаточная абстракция. Слишком часто зло таится в сердцах даже родственников и друзей. Предательство – обычное дело. Чем ближе отношения, в которых оно проявляется, тем больнее удар. Но самая страшная змея – та, что обитает внутри: самое тяжелое предательство – это когда мы предаем себя сами.

Та же неумолимая логика, рассматриваемая с точки зрения психологии, применима и к добру: трудно богатому войти в Царство Небесное (Мф 19:23–26), потому что он может выбрать удобное, близкое, статусное, а не то, что устанавливает баланс или создает гармонию между настоящим и будущим, человеком и обществом. Поэтому мы все и вечно испытываем соблазн приносить жертвы совершенно противоположного характера и выворачивать правильный миропорядок наизнанку. Мы делаем это, когда ставим превыше нашего истинного блага – с учетом всех обстоятельств – удовлетворение сиюминутных потребностей и влечений или желание обманным путем избежать последствий ошибки; когда отдаем приоритет самым ограниченным желаниям и избеганию ответственности – и забываем о более всеохватном благе общества, которое поддерживает нас и всех остальных.

Мы всегда прославляем что-то, подражаем чему-то и даже поклоняемся чему-то, независимо от того, в какую сторону мы оборачиваемся и что в конечном счете заставляет нас действовать – пагубный эгоизм или плодотворная взаимная щедрость. Мы возносим то или иное на высший пьедестал, и это всегда необходимо – иначе нам не выделить ресурсы внимания и не двинуться вперед. Заниматься чем-то одним или делать что-то одно – значит жертвовать всем остальным, что можно было бы заметить или сделать вместо этого. Расстановка приоритетов – это жертва, а верная жертва – это искупление, которое, по определению, ничем не отличается от приверженности всего низшего тому, что выше. Это вечная альтернатива люциферианской Вавилонской башне – это лиана, соединяющая землю и небо; это лестница Иакова, гора Синай и субсидиарная пирамида.

Необходимость жертвы – причем кровавой жертвы – должна быть действительно очевидна. Связь между отказом от чего-то ценного в попытке установить завет с другом, соседом и будущим «я» идентична честному, плодотворному, щедрому – и искупительному – труду. Если продолжить в том же духе, то жертвы, приносимые в жизни, ничем не отличаются от ее поддержания и продолжения. Это верно сразу на всех уровнях впечатлений и опыта. Социум должен пожертвовать желанием неограниченной выгоды и учесть текущие ограничения естественной среды – иначе его ждет трагедия общин и крах отношений («ресурсов»), которые в противном случае могли бы остаться устойчивыми. Отдельный представитель социума – индивид – должен принести в жертву свое влечение к исполнению мимолетных желаний ради продвижения и поддержания своего будущего «я» – иерархического сообщества брака, семьи, сообщества и окружающей среды. Гармония, которая воцаряется в случае, когда такая жертва максимальна, и построение субсидиарной структуры верности, прав и ответственности не отличаются ничем: один народ под Богом.

Моисей II: гедонизм и соблазн инфантилизма

Материализм и оргиастическое празднество

Пока Моисей общается с Богом на вершине горы – испытывая страх, но в то же время познавая истину, – и устанавливает эксплицитные правила и ритуалы, по которым должны жить израильтяне, сами они с ужасающей откровенностью обращаются к поклонению ложным кумирам (Исх 32:1–6). Моисей, по-видимому, немного задерживается, и его рабский и капризный народ в нетерпении требует от Аарона сделать им золотого тельца, для чего они приносят в жертву все золотые серьги, которые носят израильтянки. Это еще один пример жертвы, на которой основана община; однако на этот раз она приносится богам сиюминутных желаний и ограниченного «я». Это не свобода; израильтяне откатились назад – к язычеству, пронизанному инстинктивной жаждой обладания:

Он взял их из рук их, и сделал из них литого тельца, и обделал его резцом. И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!

Увидев сие, Аарон поставил пред ним жертвенник, и провозгласил Аарон, говоря: завтра праздник Господу.

На другой день они встали рано и принесли всесожжения и привели жертвы мирные: и сел народ есть и пить, а после встал играть.

Исх 32:4–6

Где же здесь материализм? Телец – это сокровищница пастуха; золотой телец – это переходная стадия между обладанием чем-то конкретным, пригодным в пищу или способным со временем производить ее – и деньгами, совершенно абстрактным мерилом ценностей или их хранилищем. Поклониться золотому тельцу – значит поддаться почти что сребролюбию, греху, который намного позже будет признан корнем всех зол (1 Тим 6:10). Возведение материалистических интересов в ранг кумира почти не отличается от импульсивной и убийственной одержимости своими прихотями.

Аарон, политический лидер, поддается искушению и уступает необдуманным требованиям народа, как только голос Самого Бога (в лице Моисея) замолкает. Тем не менее Бог извещает отсутствующего пророка обо всем (Исх 32:7) и дает ему понять: Он настолько недоволен этим предательством, что думает уничтожить израильтян. Бог предлагает Моисею стать единственным прародителем будущего богоизбранного народа, как стали ими Ной или Авраам, однако тот отвергает предложение, предпочитая вместо этого наставить брата на путь истинный и упрекнуть свой народ. Разгневанный пророк поспешно возвращается в лагерь, разбивает только что полученные скрижали о землю, сжигает золотого тельца, измельчает остатки в прах, бросает его в воду – обратно в хаос, из которого он возник, – и требует, чтобы дети Израиля выпили эту смесь из праха и воды; проглотили и переварили то, что