Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Яков Моисеевич Миркин

вопросы: что же мы строим в России? К какой модели коллективного поведения мы пришли? И какую хотели бы получить – как лучшую для нас всех?

В. Кандинский

Изоляционизм. Свой, особенный

[823]

Изоляционизм – это не закрытая экономика, не крепость с вечно поднятыми мостами и не нахмуренный лик.

«Россия прежде всего» – это: а) максимум сосредоточения общества и государства на уровне жизни, на демографии, на темпах роста, на технологической модернизации; б) ласковый теленок двух маток сосет (ЕС, Южная Корея, Япония (после ослабления санкций) и Китай); в) открытая рыночная экономика разумных национальных эгоистов, переходящая в «социальную рыночную экономику» и «большую универсальную» вместо сырьевой; г) приглашение вернуться всем, чьи семьи до 100–150 лет тому назад жили на территории современной России; д) научиться «продавать себя», взять максимум этого искусства у англосаксонской модели; е) поток только хороших новостей из России.

То, что невозможно под санкциями сегодня, станет возможным завтра.

Главное – идеи, их победа в обществе, возникающий в нем тренд.

Изоляционизм – это политика, когда главные темы ток-шоу – бум строительства своих домов средним классом, когда люди кричат друг на друга, доказывая, чей дом лучше. У нас внутри страны есть все средства для того, чтобы на основе внутреннего спроса разогнать экономику до стабильных темпов роста в 6–8 %. Нужно только нормализовать кредит, процент, резко снизить административное бремя, усилить налоговые стимулы, нацелить налоги на рост, снять с малого и среднего бизнеса и среднего класса массу лишних запретов, заняться большими проектами скоростных дорог, малоэтажного жилья, земли «для всех», массового обустройства всех поселений, а не только столиц.

Это огромные рынки и масса новых рабочих мест на любой вкус, и неизбежно – рост благосостояния. Если к этому добавить, как инвестиции, часть избыточных денежных резервов, накопленных государством от сырья, получим мощнейший, желанный рычаг для роста. У нас масса свободных производственных мощностей, даже без новых капитальных вложений. Уровень использования в России среднегодовой производственной мощности по кирпичу – 36–37 %, строительным растворам и бетонам – 30 %, портландцементу – 54 %, бульдозерам – 33 %, каткам дорожным – 34 %, бетоносмесителям – 18 %, кранам – от 17 до 25 %, автокранам – 42 %, экскаваторам – 21 %, автобетоновозам – 22 % (2020 г., ЕМИСС Росстата).

А по другим «сложным вещам»? По интегральным электронным схемам мощности используются на 43 %, по печатным платам – на 50 %, ноутбукам – 54 %, радиоприемникам – 10 %, телевизорам – 43 %, холодильникам – 51 %, электродвигателям – от 11 до 48 %, двигателям внутреннего сгорания – 31 %, подшипникам – 17 %, станкам – от 3 до 26 %, вертолетам – 28 %, мотоциклам – 28 %, троллейбусам – 20 %.

Разумный изоляционизм – это максимум возможного делать в самой России, занимать работой прежде всего тех, кто живет в России, при самых высоких требованиях к качеству и цене продукции. Легко сказать? Нет, нелегко, но если это официальная идеология, подкрепленная легкой, спокойной, помогающей атмосферой для бизнеса, то она неизбежно даст быстрый рост внутреннего спроса и предложения. Главное – качество (мы этим страдаем), цены (часто завышены), демонополизация, конкуренция, расцвет среднего и малого бизнеса.

А как выдержать конкуренцию с импортом в открытой экономике? Ответ: дешевый кредит, умеренно слабый рубль, низкие налоги, сильные налоговые стимулы, помощь, а не карающая рука государства.

Но разве можно еще что-то исправить? Как быть, если мы уже зависим от импорта на 60–90 % в средствах производства и не менее сильно в ширпотребе (но не в продовольствии)? Как быть, если часто локализация производства – это форма, а за ней – иностранные исходники и комплектующие плюс закордонное оборудование? Как быть, если иностранные компании рассматривают Россию больше как рынок сбыта, но с гораздо меньшей радостью – как место для размещения производства? Хотя мы знаем и другие примеры (автомобили, холодильники, стиральные машины, телевизоры, мебель, продовольствие).

Вот ответы. Первое. Сначала рост на внутренней основе, для этого всё есть, а потом не смогут устоять и «они». Никогда капитал не сможет устоять перед высокими темпами роста в 6–8 %, перед высокой прибыльностью. Он выстроится в очередь, несмотря на санкции, чтобы зайти внутрь страны, совершающей экономическое чудо.

Второе. Максимум максимумов льгот для прямых иностранных инвестиций в несырьевые отрасли (в передачу технологий, оборудования и торговых марок). Отказ от любых схем, основанных на завозе рабочей силы и создании, по сути, национальных анклавов внутри России, с вывозом прибыли.

Третье. Осторожный, постоянный пересмотр тарифов и нетарифных барьеров, подталкивающий экспортеров к переносу производств в Россию.

Четвертое. Для каждой группы товаров, завозимых к нам, хорошо известны ключевые иностранные производители. Каждый спец легко назовет их. Кто-нибудь, от имени государства российского, может начать с ними переговоры о переносе части мощностей к нам домой? С кем-то – еще во время санкций? Возможно ли потом, после санкций, эти переговоры сделать массовой, поточной работой?

А что тогда нам ждать? Больше шансов на замораживание конфликтов, как это случилось с Турцией и Северным Кипром. Ослабление санкций. Меньше жалоб на то, что «мы тотально отстали». Не такая горестная статистика МВФ, когда треть века главные прямые инвесторы в Россию – офшоры (Кипр, Карибы, Нидерланды и т. п.), а Китай или Германия вкладывают по минимуму. Из Китая к нам в 2020 г. пришли 2,2 млрд долл., из Гонконга – 2,5 млрд долл. (1 % прямых инвестиций в Россию). Из Германии – 18,1 млрд долл., 4 %. Будет складываться другая картина – разгоняющейся в скорости экономики, в нее нужно успеть попасть. Вместо экономики всего на вывоз – экономика ввоза идей, капиталов, технологий и, самое главное, спецов.

Свобода и принуждение. Как нам найти «золотую середину»

[824]

Есть много желающих, когда слышат: «Свобода!», замахать руками и закричать: «Опять!». А почему, собственно? Мы все желаем свободы самим себе – движения, думания, решений. Мы все, каждый, так устроены – охотники, добывающие в свободном поиске хлеб, тепло и молоко для своих семей. Мы все – и экономики тоже – находимся в конкуренции между собой за ресурсы, стремясь выжить в дарвиновском отборе. Каждый из нас – либерал по отношению к самому себе. Это очень простые, ничем не затуманенные истины. А вот дальше начинаются метания, как лучше это устроить в таких больших экономиках, как Россия, чтобы они могли быть «дальше, больше и лучше», опережая других.

Весь наш опыт говорит о том, что анархия, полная свобода в больших системах невозможны. В них неизбежно возникают иерархии и неравенство, которые сами по себе являются стимулами