Отель «Война»: Что происходит с психикой людей в военное время - Арлин Одергон

кроме вооруженных захватчиков. Он был уверен, что не убивал. Ведь захватчиков не убивают – от них защищаются. «Мы, сербы, спасаем Евроnу», – утверждал он[15].

По воспоминаниям многих очевидцев, во время войны в Боснии было очень сложно узнать актуальные новости, зато все рассказывали о событиях в Косове в 1389 году. Поражение сербов в битве на Поле черных дроздов обсуждали так, как будто оно произошло вчера. Технология разжигания национализма заключалась в том, чтобы вскрывать и бередить исторические раны. В 1996 году, находясь в Южной Боснии, президент Сербской Республики заявил, что сербы, живущие бок о бок с мусульманами, «будут уже не сербы, а турки или католики (хорваты)»[16].

Люди с такой легкостью и быстротой вырабатывают фантастическую квазилогику, искажая время в своем сознании, что возникает пугающее ощущение паранойи, психоза или сюжета из научно-фантастического романа. Попытки остановить рост напряженности в бывшей Югославии потерпели крах отчасти из-за того, что на ситуацию оказывали влияние разнонаправленные факторы и разобраться в них было непросто. Разговоры о том, что и когда происходило в то или иное время, будили коллективную память о пережитых травмах; к этому добавлялись распространявшиеся пропагандой страх, подозрительность и ненависть.

В период с 1996 по 2002 год мы с Лейном Арье были фасилитаторами на крупных форумах, в которых принимали участие люди со всех пострадавших от войны территорий Хорватии. Форумы были посвящены проблемам послевоенного урегулирования и формирования единого общества. Проводились они дважды в год в разных регионах Хорватии, длились по четыре дня, и в каждом из них участвовало 60–85 человек. Всякий раз приходило много новых людей, но были и такие, кто посещал не один форум или даже присутствовал почти на всех. Проект координировала хорватская неправительственная организация, поддерживало Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев и другие международные организации, а также организации Европейского союза и частные фонды, занимающиеся проблемами послевоенного урегулирования и общественного строительства. В форумах участвовали работники правительственных учреждений, главы муниципалитетов, неправительственных и международных организаций. Среди них были педагоги, врачи, мэры городов, социальные работники, юристы, психологи, то есть работники социальной сферы или специалисты по общественному планированию, люди разных национальностей и верований: хорваты, сербы, мусульмане, цыгане, венгры, а также дети, рожденные от смешанных браков. Каждый из них терпел боль и тяготы войны – многие перенесли тяжелую душевную травму, были беженцами, перемещенными лицами, кто-то только недавно вернулся в свою страну. Участники в группах обсуждали болезненные вопросы и конфликты, с которыми сталкивались в жизни и на работе. Одна из идей, лежавших в основе проекта, была следующей: люди могут успешно работать в своих сообществах только в том случае, если они способны мирно уживаться друг с другом. Вопросы об общественных конфликтах, о насилии и проблеме ответственности вызывали болезненные и эмоциональные споры. Дискуссия о проблемах в конкретном сообществе быстро перерастала в горячие дискуссии о том, что и когда произошло. При этом мог обсуждаться очень короткий период во время войны в Боснии, непосредственно перед ней, а также события Второй мировой, Первой мировой или XIV века.

У меня на стене уже долго висит желтый стикер с надписью: «Либо все сошли с ума, либо история не в прошлом». Если придерживаться точки зрения, что история развивается по линейной оси, очень сложно разобраться в многоуровневом, очевидно неуправляемом конфликте. Еще сложнее при таком подходе повлиять на него. Но встаньте на другую позицию – что вся история находится в настоящем[17][18], – и многое из того, что казалось невероятно сложным, станет гораздо понятнее. Например, то, как людей втягивают в войну и превращают в убийц, почему так легко трансформируется сознание, делая возможными убийства и насилие, а также каким может быть механизм налаживания отношений и как стать посредником в ситуациях, где каждый убежден в своей правоте и может ее доказать.

Справедливость и власть

Конфликт редко бывает просто противостоянием двух разных позиций. Одна из них, представляя социальную, политическую, институциональную или военную власть, может доминировать над другой. Исторический контекст всегда играет очень важную роль в конфликте, и расстановка сил на его протяжении часто меняется. Например, в современной Словакии венгры подвергаются дискриминации. Предубеждение против них отчасти связано с действиями венгров во времена, когда они господствовали в регионе.

«Гегемония» означает доминирование одной группы, социальной прослойки или культуры над другой. Речь идет не столько о политическом, военном или экономическом контроле как таковом, сколько об узаконивании этого контроля, который ассоциируется в обществе со здравым смыслом[19], ибо призывы к справедливости питают освободительные движения точно так же, как претензии на справедливость и моральное превосходство – гегемонию. Выступая в военной академии США Вест-Пойнт, Джордж Буш заявил: «Америка – единственная существующая модель человеческого прогресса»[20]. Многие люди, слыша такие комментарии, закатывают глаза, – и тем не менее концепция «предначертания судьбы» провоцирует серьезный международный конфликт[21]. Неравенство проникает даже в движения за права человека. В связи с этим Билефельдт пишет: «Иногда наши американские друзья говорят, что борются за права человека, и тут же добавляют, что еще и за американский стиль жизни. Здесь кроется противоречие»[22].

Гегемония и мир

Точно так же, как конфликт часто возникает между двумя неравными силами, термин «гегемонический мир» предполагает процесс примирения между двумя очевидно неравными участниками[23]. Именно таким некоторые считают процесс переговоров о мире между Израилем и Палестиной[24]. Переговоры ведутся о том, примет ли Израиль обратно своих беженцев, демонтирует ли поселения в секторе Газа, вернет ли захваченные земли, и если вернет, то сколько. У палестинской автономии нет равных по мощи рычагов. Единственная возможность влияния на Израиль, которая есть у палестинцев, – отказ от его предложений[25]. И хотя Израиль в военном и экономическом отношении сильнее Палестины, эту разницу в силе он воспринимает специфически. Израиль видит себя маленькой еврейской страной в центре огромного арабского мира, который всегда был и продолжает быть враждебно настроенным по отношению к его существованию.

Политолог Гленн Робинсон пишет о том, как процесс достижения гегемонического мира может дестабилизировать обе стороны. После Первой мировой войны союзники были достаточно сильны по сравнению с Германией, чтобы заключить односторонний Версальский мир. Однако это привело к нестабильности и еще одной мировой войне[26]. Гегемонический мир порождает нестабильность внутри каждого общества, между обществом и правительством, а также между двумя сторонами конфликта. В менее сильной группе возникает оппозиция правительству по вопросу мирного договора, который в той или иной мере ущемляет права людей. В более сильной начинаются разногласия по поводу каких-либо уступок. Сильная сторона считает, что она по определению не должна ни в чем уступать под давлением более слабой, а оппозиция – что уступки не имеют под собой законных оснований и являются признаком слабости и предательства со стороны правительства. Пример такой нестабильности – убийство израильского премьер-министра Рабина в 1995 году. Реакционный поворот в общественном дискурсе израильтян после Осло и переговоров 2000–2001 годов тоже можно рассматривать в этом свете[27].

Раскол общества ради чьей-то выгоды

Неразрешенные исторические проблемы не проходят бесследно. Если человек хочет посеять раскол в обществе ради своей выгоды, он должен знать, как использовать на практике эти неразрешенные вопросы и психологическую динамику развития событий. Понимать эту динамику необходимо и в случае, если мы не хотим стать объектами манипулирования и желаем трезво оценивать события и лучше владеть ситуацией.

Нельсон Мандела рассказывал, как люди, предпочитавшие войну потере своей власти в Южной Африке, использовали уже возникающий раскол в обществе для нагнетания обстановки и эскалации насилия в конце периода апартеида. Мандела обладал достаточной духовной мощью, а также психологической и политической грамотностью, чтобы не поддаться на провокации: он взял на себя роль лидера и противостоял попыткам извлечь выгоду из создавшейся в стране ситуации.

Вопросы, которые могут легко расколоть общество, – золотая жила для ищущих выгоды. Перед войнами 1990-х годов в бывшей Югославии Слободан Милошевич увидел шанс получить власть. Составлявшее меньшинство сербское население Косова было недовольно преобладанием албанского населения, хотя албанцы жили в угнетенном состоянии.