Сексуальные отношения. Деконструкция Фрейда - Жан-Люк Нанси

означивание: верное указание на то, что означивание вообще представляет собой наслаждение – наслаждение по ту сторону любого значения (недаром слово jouissance, «наслаждение», Лакан записывал как jouis-sens, «наслаждайся-смыслом»).

Если констатив «наслаждение невозможно» является контрацептивом, то лишь в порядке предохранения от концептуализации наслаждения, то есть призыва постигать его немыслимым, постигать его в неконцептуальной, непонятийной форме. Не значит ли «наслаждаться» (наслаждаться, или страдать, в самом широком смысле этого слова) как раз это самое: «понимать без понятия»?

Знание о наслаждении, или знание об отношении, представляло бы собой тогда не что иное, как точное знание о том, что объектом познания не является.

Наслаждение – это не наслаждение полом, как если бы этот последний был каким-то благом, которым можно обладать, но это и не наслаждение посредством пола как средства к обладанию каким-то благом. Поэтому использовать в этом контексте термины «субъект» и «объект» чрезвычайно опасно: ведь очень часто, особенно в философском словоупотреблении, подразумевается, что объект субъектом формируется и является ему в представлении. Но пол ничего не формирует и ничего не представляет: он различается сам в себе, и потому ни собственным субъектом, ни собственным объектом являться не может. Наслаждение – это деятельность или бытие пола, поскольку этот последний различает и сам в себе различается.

Представление о первоначальном или конечном слиянии – это представление не о наслаждении, а о его угасании. Именно об этом согласно свидетельствует вся эротическая литература от Платона и трубадуров до Генри Миллера. Из нее же можно узнать, кстати, что наслаждение никогда не обходится без страдания, а радость без страха: чем более чувство верно себе, тем вернее оно от себя отделяется и отчуждается.

* * *

Надо признать, что никакого объекта желания, собственно говоря, нет. То, что желание желает, не предъявлено ему как предмет, не находится перед его лицом, а является частью самого желания. Желанная вещь ни обективации, ни субективации не подлежит. Она вообще не является для этого латинского iecto («метать», «бросать») ни объектом, ни подлежащим: это не утраченный предмет, и не то, что подлежит поиску, а сам бросок как таковой – посыл, обращение, междометие.

Подтверждение этому можно найти и у Фрейда – надо лишь провести четкую границу между господствующей у него моделью, где возбуждение (так называемое «предварительное» удовольствие) и удовлетворение («конечное» удовольствие), противостоят друг другу, с одной стороны, и теми моментами, когда он, в определенном отношении, и почти безотчетно для себя самого, выходит за рамки этой схемы напряжения и разрядки, с другой. Удовольствие приходит с желанием и как желание – в полном соответствии с двойным смыслом немецкого слова Lust, который Фрейдом обыгрывается (и который не чужд, кстати, ни греческому eros, ни санскритскому kama). Успокаиваясь, желание одновременно гаснет и из себя поступает: его разрядка позволяет оценить неизмеримые масштабы той энтропии, которая имеет место лишь временно, ввиду невозможности бесконечно сохранять напряжение.

Наслаждение и есть, собственно говоря, одновременность разрядки напряжения и его избытка. И в этом отношении оно, если хотите, действительно «невозможно» – не в том смысле, что фантазм слияния обнаруживает благодаря ему свою безвыходность, а в том, что пресловутый фантазм этот как раз и оказывается тем самым, что открывает прямую дорогу – чему? – той бесконечности желания-удовольствия, которая и есть не что иное, как бесконечность различающегося в себе пола. (Нужно отметить, что желание-удовольствие несет в себе и определенное неудовольствие: то, что выходит за рамки довольства как такового.)

Здесь следует также договориться поточнее о том, что мы имеем в виду, говоря о желании. Можно, следуя устоявшейся уже традиции, представлять его себе как лишение, как нехватку бытия. В этом случае оно оказывается ближе к фрейдовскому Wunsch (пожелание, воля, чаяние) нежели к его же Gier, Begierde, или Geltiste, означающим жадное стремление, appetit в его изначальном смысле напряженной устремленности. Если в первом из этих регистров действие мотивируется отсутствием и нехваткой, то во втором, напротив, сильным переживанием, обусловленным присутствием чего-то такого, что настойчиво продолжает о себе заявлять. Это соответствует различию, которое проводит Декарт между желанием избежать того, что приносит вред (вернув тем самым утраченное было благо) и желанием, вызванным «возбуждающей щекоткой радости» и требующим «средств к продлению этой радости или обретению другой, ей подобной».

Обратившись к истории, мы обнаружим, однако, что эта свойственная желанию двойственность живет в нашей эротической традиции начиная с Платона. Недаром в качестве родителей Эрота выступают у него Пения, то есть бедность, нехватка, и Порос – проход, переправа, стремительное течение (противоположность апории или тупику). Чтобы помыслить Эрос как интимный союз между ними двумя, необходимо избавиться для начала от одностороннего влияния латинской этимологии (desidero означает по-латыни «потерять из виду звезды», потерпеть неудачу, крушение).

Желание (desir) сводится тогда к простому бедствию, катастрофе (desastre): ориентируясь на подобное представление, мы и приходим как раз к онтологии нехватки – своего рода катастрологии. Но желание имеет на самом деле и другую сторону: нехватка оборачивается в нем порывом, неустанным напряженным вниманием – consideratio. Если чего-то и не хватает ему, то уж никак не предмета, объекта, ибо для него все – субъект. Желающий субъект имеет дело только с субъектом – субъектом, который, в свою очередь, испытывает желание. Это субъект, которому не хватает своей собственной субстанции своих собственных предпосылок, ибо он опережает, бесконечно опережает самого себя – восстает, а не пребывает. (Отметим, не задерживаясь на этом, что неизбежная, интимная близость Эроса и Танатоса дает о себе знать и здесь. Они оба предшествуют субъекту и вместе влекут его, друг друга, и друг в друге, к этому побуждая (s ‘intimant). Слово intimer – побуждать, предписывать – во французском того же корня, что и интимный: речь идет о побуждении изнутри).

* * *

Субъект желания ненасытен – не потому, что ему не удается насытиться, а потому, что ему чужда сама логика, экономия, энергетика насыщения. Оно питается собой самим, но не в смысле возврата к себе или замыкания на себя, а в смысле как раз внутреннего побуждения, настойчивого стремления идти все глубже, в самые недра.

Юм, анализируя сексуальные отношения, различает в них три побудительные причины: «родовое стремление», которое он связывает не непосредственно с порождением, сколько с генитальностью вообще, поскольку, как он сам говорит, «пол выступает здесь не только как причина стремления, но и как его предмет»; «нежность и щедрая благожелательность», которая не может половому акту, хотя бы на краткий момент, не сопутствовать, как если бы щедрость и плодородие всегда шли рука об руку; и, наконец, чувственное восприятие красоты, которое возбуждает стремление, не давая ему угаснуть: это чувство красоты есть не что иное,