Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

– Мы собираемся поесть китайский суп, – сказала Кэти. – Джаред говорит, что знает все лучшие места!

– Джаред китаец? – спросила я.

– Нет, он белый.

– И ты думаешь, что белый парень знает лучшие китайские места?!

Кэти дипломатично пожала плечами и ничего не ответила.

Когда я приехала на Рузвельт-авеню, Кэти с приятельницами вспоминали грандиозные гамбургеры из своего прошлого, и я поняла, что это было их прошлое. У них было столько общего. Я никогда не бывала ни в одном из ресторанов, о которых они говорили, так что и сказать ничего не могла. Джаред заявил, что знает отличную закусочную, где подают потрясающий бараний бульон, и нам обязательно нужно это попробовать.

– А я знаю отличное местечко на фуд-корте, где подают потрясающе вонючее и вкусное жаркое с морепродуктами – я нигде не пробовала ничего подобного, – добавила я, но никто не обратил на меня внимания, и я заткнулась.

Самым плохим оказалось то, что Джаред действительно знал все хорошие места. Я-то бывала только в Nan Xiang Xiao Long Bao, а он знал о Joe’s Standard и Shanghai You Garden и еще об отличном месте, где подавали восхитительные яичные тарты, а бараний бульон в предложенной им забегаловке оказался просто превосходным. Но вкусная еда не улучшила мне настроения. С каждой минутой я раздражалась все больше и больше.

Когда все отправились за вторым десертом, я сказала, что объелась пельменями и поеду домой. На вопрос Джоуи, как все прошло, я ответила, что все было отлично, но я слишком устала, чтобы рассказывать. Я выбрала на Netflix самое дурацкое кино, и, хотя была абсолютно сыта, доела лапшу с бараниной, а Джоуи, сидя рядом со мной на диване, составлял план урока.

В шестой день, воскресенье, я проснулась не в духе. Мне не хотелось, чтобы плохое настроение испортило весь день, и я отправилась в спортивный зал. Упражнения на растяжку и приседания подействовали, но полностью избавиться от раздражения так и не удалось. Что ж, попробуем что‑то другое. Я отправилась в уличное кафе по соседству и заказала круассан и пиво. Так здорово было сидеть на солнышке, слушая пение птиц. Я изо всех сил пыталась жить настоящим, впитывать максимальную позитивную стимуляцию. Но от пива меня потянуло в сон, как недовольного кота, которому не дали выспаться вволю. В конце концов, я отправилась домой, рухнула в постель и разрыдалась. Больше всего меня тревожило непонимание – я не понимала, в чем дело. Все было хорошо. Ничего плохого. И все же я чувствовала, как злость буквально бурлит во мне – все так сплелось и перепуталось, что мне никак не удавалось уловить ниточку главной причины. Я попробовала дыхательную гимнастику. Попробовала считать все красное. Потом погрузилась в себя. В глубине души я нащупала ниточку обиды, глубинное убеждение, что до меня никому нет дела. Ага. После десяти минут глубокого дыхания и раздумий я решила что злюсь, потому что Кэти не нашла времени лично для меня.

Точно! Разве лучшие подруги не выкраивают место для дружеских посиделок вдвоем, когда приезжают в другой город? Но, честно говоря, это не расстроило бы меня так сильно, если бы и Джоуи не предложил отложить празднование нашей годовщины. Если бы он действительно любил меня, в эти выходные мы прекрасно провели бы время – без его дурацкой работы.

Я продолжала лелеять злобу. Теперь я злилась на себя за то, что раздражаюсь из-за таких глупостей. Все это моя вина. Кэти – открытый и щедрый человек. Она имела полное право пригласить своих замечательных друзей, а я повела себя в присутствии незнакомых людей как настоящая зараза. Зачем я принялась критиковать прекрасный выбор Джареда? И разве Джоуи не говорит мне о своей любви каждый день? Какой еще любви мне надо?

Я остановилась и горько рассмеялась. Похоже ДПДГ меня вовсе не исцелила, верно? Весь последний сеанс я пыталась поверить, что меня любят, но все равно терзаюсь приступами стыда и сожалений, валяясь на диване, как раздавленная морская звезда.

И все же. В тоске и мраке забрезжила легкая искра сознания: разве не смешно, что мне потребовалось целых шестнадцать часов, чтобы понять, что я зла, и еще четыре на выяснение причин? Почему я не разобралась со всем сразу же? Неужели я не могла потратить меньше времени и сил на все это, если уже поняла свои чувства? Я могла бы еще прошлым вечером сказать Джоуи о своем раздражении. Могла бы позволить ему утешить меня. Мы могли бы поговорить обо всем или придумать, как отпраздновать нашу годовщину. Если бы я сказала о своих чувствах раньше, то могла бы получить столь желанное внимание. Но я предпочла погрузиться в пустое, сухое, нормальное чувство. В то самое, что я испытывала, когда говорила о ножах, приставленных к моему горлу. Такое чувство испытываешь, когда нужно перестать плакать, поднять коврик и закончить уборку в ванной комнате, засыпанной стиральным порошком. Молчаливое, беззвучное ощущение.

Может быть, мне действительно лучше спрятаться в пустыне?

Возможно, я не достигла уровня диссоциации «Соединенных Штатов Тары». Но я понимала, что мне свойственна собственная диссоциация, более тихая и, возможно, более опасная, потому что до сегодняшнего дня мне удавалось игнорировать сам факт ее существования.

Через несколько недель я наткнулась на свой школьный дневник:

«Думаю, со мной что‑то не так. Я измучена… даже супер-измучена. Я – желание, которое хотелось бы ощутить снова. Хотелось бы мне быть по-настоящему счастливой, как когда‑то. Я больше этого не чувствую. Мне даже хочется погрузиться в депрессию, орать на этот мир во все горло, как когда‑то. Но я и этого больше не чувствую. Когда происходит нечто ужасное, все вокруг должно рассыпаться, но не рассыпается. Словно я смотрела на все сквозь стекло. Это было кино».

Кино. Я использовала ту же фразу, что и Элинор, когда она задавала вопросы по своему списку. Тот же язык психологов и психиатров, принимающих пациентов с диссоциацией. В кабинете Элинор я отвергла этот язык. Теперь мне стало ясно, что я опустила занавес давным-давно – плотный белый занавес разума, скрывающий от меня определенные истины.

Ужас был ловушкой. Он был бесцветным сплавом чувств, потому что у меня не было способов развязать тугой узел реальных эмоций и потребностей. Ужас был лучом света, пробивающимся из-за занавеса.

ДПДГ должна была отдернуть занавес. Я поняла: родители никогда меня не любили, и это не моя вина.

Что еще скрывается за занавесом?

Глава 19