Заблуждения убеждений. Услышать зов души в мире, одержимом счастьем - Джеймс Холлис

что был всего лишь скромным чиновником, чья главная задача заключалась в том, чтобы поезда ходили по расписанию. Тот факт, что эти поезда везли людей к печам крематориев, по его словам, касался тех, кто стоял выше его по служебной лестнице. Таким образом, «банальность» заключалась не в масштабах зла, а в том, что системы зла поддерживаются руками самых обычных, ничем не примечательных людей вроде нас.

Сегодня мы можем видеть, что Третий рейх возник в Германии не как нечто уникальное и разовое, а как явление, способное случиться даже в стабильных обществах, когда сложные социальные обстоятельства подрывают способность эго управлять ситуацией и приводят к депрессии и усиливающейся тревоге. Такая болезненная реальность может – и часто приводит – к тому, что причины происходящего проецируются на других, чтобы создать дистанцию между собой и собственным призванием к расширению сознания.

В своей статье «Степени зла», опубликованной в The Atlantic в 2002 году, Рон Розенбаум связывает «немотивированную злобность» Гитлера и его окружения, смеющихся над «слухами» о газовых камерах, с тем, как Усама бен Ладен и его сообщники смеялись, обсуждая количество топлива в баках самолетов, обрушившихся на башни в Манхэттене. Это совпадение, говорит Розенбаум, становится символическим рукопожатием через десятилетия – рукопожатием не между монстрами, а между обычными людьми, совершающими чудовищные поступки.

Если говорить о «юнгианской» позиции по поводу зла, то она заключается в следующем: когда слишком много морали выносится во внешний мир, зло уходит внутрь и действует через бессознательное. Юнг описывал тень как вместилище всей человеческой природы – способности как к добру, так и ко злу, – которую каждый из нас носит в себе как часть унаследованного человеческого опыта. Как сказал Теренций более двух тысяч лет назад: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Это значит, что я никогда не могу считать себя свободным от зла, независимо от того, насколько благонамеренной может быть моя сознательная жизнь. Тем более что мы никогда не можем до конца увидеть последствия собственных выборов, а значит, мы никогда не можем полностью исключить свою причастность. Всепроникающая природа Тени заключается в том, что, во-первых, мы почти всегда стараемся держаться от нее подальше, оставаясь в бессознательности так долго, как только возможно. Во-вторых, мы все склонны видеть причину зла в ком-то другом, чтобы не признавать ее частью самих себя. И в-третьих, поскольку тень содержит мощную жизненную энергию, время от времени она поднимается и захватывает нас – и мы даже наслаждаемся тем, как нас несет на гребне этой волны (вспомним старое «что случилось в Вегасе, остается в Вегасе»). А иногда мы находим в себе мужество признать эту тень как свою – и тем самым хотя бы немного освобождаем мир от необходимости носить наше вытесненное зло.

Если нас тревожит наша постоянная способность ко злу, мы не должны забывать о нашей способности к добру. В конце концов, добро и зло – это человеческие категории. Возможно, они вообще не имеют никакого значения для богов или природы, но для нас они составляют ту самую ежедневную арену, на которой внутренний гироскоп души пытается удержать равновесие и придерживаться принципов, которые либо ведут нас в долину тени, либо выводят из нее.

В своем эссе «В защиту поэзии», написанном в XIX веке, Перси Биши Шелли приходит к выводу, что главная нравственная сила добра – это воображение. Те, кто страдает нарциссическим или социопатическим расстройством личности, обладают крайне ограниченным воображением, а значит, снова и снова прокручивают один и тот же зацикленный сценарий своих базовых комплексов. Как мы уже видели, комплексы не обладают воображением. К счастью, большинство людей сохраняет эту способность – а вместе с ней и способность чувствовать чужую боль. Именно эта способность рождает сострадание (passio), эмпатию и симпатию (pathos) – слова, которые в латинском и греческом языках означают одно и то же: «страдание». Когда воображение нарушено – как при глубоком расстройстве личности или под властью доминирующего комплекса, – остается только служить своим узким интересам. Но когда воображение остается живым, человек способен выйти за пределы своего эго и охватить мир со всем его страданием – то, что немцы называют Weltschmerz, «мировая скорбь».

Познать зло – задача ума. Справиться с ним – призвание сердца. И большинство из нас бредут этим длинным путем вместе со всем человечеством, проходя через эту чередующуюся нить истории. Похоже, добро и зло не являются категориями божественного или природного порядка, но они – ежедневная арена, на которой внутренний гироскоп души пытается удержать равновесие и придерживаться принципов, которые либо ведут нас в долину тени, либо выводят из нее.

Глава 10

Сгустки тьмы/Моменты встречи. Опустошенная душа – наша реальность

Я всегда беспокоился о своей чертовой душе – может, даже слишком сильно. Но каждый день ты несешь в одной руке сгусток тьмы, который становится все тяжелее. И когда смерть наконец приходит, ты говоришь: «Эй, приятель, рад тебя видеть!»

– Чарльз Буковски

Достаточно просто оглядеться вокруг, чтобы увидеть, в каком печальном состоянии мы находимся: нарушенный договор с природой, озлобленность, взаимная вражда и потеря связи с самим собой – все это только отдаляет нас друг от друга. Если мы обратим взгляд на религиозный ландшафт послевоенной Америки, то увидим, что после Второй мировой войны выросли только два вида религиозной практики, в то время как все основные конфессии сократились в размерах и утратили влияние. Одна из этих форм пробуждает в своей пастве негативный родительский комплекс, превращая людей в напуганных, покорных, управляемых и лишенных способности мыслить самостоятельно. Вторая форма расцветает на почве обещаний, что, если человеку удастся наладить отношения с «Боссом наверху», его ждет здоровье, богатство и счастье. Первая форма запугивает, вторая соблазняет. Обе представляют собой бессмысленные попытки манипулировать страхом и неуверенностью, управлять тайной и наполнять кассу. Обе в конечном счете подводят своих прихожан.

Куда больше религиозной честности можно найти в грубоватых стихах Чарльза Буковски, который пытался пробить дорогу к своей душе писательством. В стихотворении «Улыбка на память» он пишет, что мать говорила ему: «если можешь – будь счастлив», но отец избивал и ее, и его самого по несколько раз в неделю, яростно мечась в своем двухметровом теле, потому что не мог понять, что это внутри него на него нападает.

Был ли когда-нибудь психолог или юнгианский аналитик, который сумел бы точнее объяснить, откуда взялась ярость его отца? Одно оставалось неизменным для Буковски среди всех несчастий – его писательство. Он интуитивно понимал, что