Заблуждения убеждений. Услышать зов души в мире, одержимом счастьем - Джеймс Холлис

способы «лечения»: диссоциация, подстройка, созависимость, агрессия. Эти паттерны – контурная карта присутствия травмы и нашего ответа на нее. Со временем из этих защитных поведенческих схем складывается целая система, которая, по иронии, все больше отдаляет нас от самих себя. Те самые адаптации, которые когда-то защищали нас, начинают занимать все больше пространства в нашей внутренней жизни и самоуправлении. Фактически можно сказать: чем сильнее травма, тем массивнее вырастает защитная реакция – «бей», «беги», «замри», «подстройся» и так далее. Парадоксально, но та часть, которая призвана защищать, одновременно становится клином между нашей естественной, инстинктивной сущностью и той стратегией выживания, которая все дальше отделяет нас от души. В самом простом виде это звучит так: чем больше нам приходится адаптироваться к тому, что происходит там, снаружи, тем меньше мы остаемся на связи с тем, что рождается и живет здесь, внутри.

Одна из центральных задач аналитической работы – распознавание этих «историй» и того, как они со временем превращаются в автоматические сценарии управления жизнью. Избегать, нападать, умиротворять – каким бы ни было это внутреннее сообщение, совокупность защитных механизмов обретает собственную жизнь. Соответственно, адаптивные меры, выработанные когда-то, часто становятся сковывающей силой личной истории, которая проникает в настоящее и направляет сегодняшние реакции.

Все мы склонны отождествлять себя с тем, что с нами произошло. Если, например, человек в детстве слышал обесценивающие, уничижительные голоса, он либо начинает верить им сам, либо проводит всю жизнь, пытаясь им что-то доказать. Эти защитные адаптивные стратегии вплетаются в основу той истории, которую мы рассказываем себе о себе, – но они формируются не из того, кем мы являемся, а из того, как мы когда-то отреагировали на травмирующий опыт. Культурные травмы – такие как расизм, сексизм, эйджизм и многие другие – могут стать определяющими для всей жизни, если они остаются вне осознания и не подвергаются пересмотру.

Каждому из нас раз за разом необходимо заявлять: «Я – не то, что со мной случилось. Я – это то, кем я выбираю стать». Или даже так: «Я – это то, что хочет войти в этот мир через более полное выражение моей души». Если это заявление не повторять снова и снова, старые автоматические защиты снова возьмут верх и продолжат прокручивать свои выматывающие сценарии.

Но откуда мы можем знать, что мы – это не то, что с нами произошло? Что наши «истории» – это не объективная реальность? Иногда – да почти всегда – мы просто перерастаем их. Требования взросления и врожденная устойчивость психе часто ведут нас дальше, за пределы старых защитных блоков. Мы осваиваем новые, подчас более эффективные, способы справляться с жизненными невзгодами. Нам снятся компенсаторные сны, которые указывают на места, где застыла, «зависла» энергия травмы. У нас возникают симптомы и болезненные сигналы – голос психе, который протестует даже против наших собственных защит и поддерживает в нас нечто большее, чем эти давно написанные сценарии. И иногда все, что нам остается, – это собрать в себе мужество, встретиться с требованиями жизни лицом к лицу и направить свою волю к чему-то, что больше нашей личной истории. В такие моменты мы обнаруживаем в себе силу, о которой даже не подозревали.

В одной из своих простых, почти бытовых метафор Юнг заметил, что мы все ходим в башмаках, которые нам малы. Это значит, что мы шагаем по жизни мелкими, скованными шажками – скованные страхом, беспомощностью и жаждой одобрения. Одна из моих бывших клиенток, направленная ко мне судом за вождение в пьяном виде, рассказывала, что долго не могла понять, что такое «высшая сила» из программы «Анонимных алкоголиков», – пока не осознала, что ее высшей силой до сих пор была бутылка. И тогда она поняла, что ее жизнь находится под властью чего-то унизительно малого – того, что не может стать надежной опорой для ее судьбы. В этот момент она начала взрослеть и брать на себя ответственность за свою жизнь. Комплексы – это те сгустки психической энергии, которые свернулись внутри нас и ждут, когда их заденет очередной триггер, чтобы снова разыграть свой старый сценарий. У каждого из нас есть комплексы, потому что у каждого из нас есть личная история. И жизнь неизбежно ставит нас перед встречей с этими заряженными точками. Проблема в том, что комплексы не обладают воображением. Они могут только воспроизводить свои устаревшие, до скуки однообразные инструкции: «беги», «спрячься», «улыбайся и кивай» – что угодно, лишь бы выжить. А вот наши сны, наши симптомы и наша тяга к развитию приходят из другого, более глубокого источника – из самости, того центра, который охватывает всю нашу личность. И вот между этими двумя полями – стремлением к защите и стремлением к росту – проходит основная внутренняя борьба, которая длится всю нашу жизнь.

Эти адаптивные «защиты» сужают диапазон нашей самореализации. Таким образом, мы сами – часто безо всякого злого умысла – становимся своими главными врагами. Как заметил Юнг, самая темная сторона нашей Тени – это не наше зло, а наша склонность жить слишком мелкой жизнью, не соответствующей масштабам души. Помните три задачи, которые поручила во сне моей пациентке одна из предыдущих глав? Заняться любовью с толстым мужчиной, прочитать лекцию в университете и поужинать с недоброжелательницей – все это были шаги к той самой наполненной жизни, представляемой самостью, а не травмами детского опыта. Фрейд, на мой взгляд, был чересчур оптимистичен, полагая, что достаточно осознать источник травмы и связанные с ней паттерны, как заблокированное либидо освободится, и жизнь снова пойдет вперед. На самом деле власть комплекса такова, что человек может остаться его заложником на всю жизнь. Юнг был ближе к истине, когда говорил: мы не столько можем развязать эти узлы, сколько способны их перерасти.

Как Иксион, прикованный к своему огненному колесу, мы становимся заложниками собственных комплексов, которые диктуют нам вечную повторяемость сценария – и каждый новый виток только закрепляет этот паттерн. Возможно даже, что мы способны превзойти силу комплекса именно через многократное его переживание, но куда вероятнее, что каждое повторение лишь привязывает нас к этому колесу необходимости еще прочнее. Много лет назад в разговоре с бывшим директором одного из музеев Холокоста я узнал, что в первые годы после освобождения смертность среди выживших узников концлагерей была чрезвычайно высока. Конечно, можно предположить, что важную роль в этом сыграла подорванная иммунная система, но мой собеседник и я сошлись на мысли, что дело не только в теле. То, что пришлось увидеть этим людям, было