Мальчик, который спас Землю - Дидье ван Ковелер

от голода. Собрав остатки сил, жму на тревожную кнопку. Прибегает Фату. Я требую печенья, хлеба, шоколада, чипсов, сыра, ветчины… Заглатываю все, словно это единственный способ остановить утечку информации, но ощущение пустоты внутри только растет. А потом все вдруг заканчивается. Информация от тела перестает поступать. Мысли улетучиваются. Я загрузился по ватерлинию и иду ко дну.

Пять часов спустя меня будит преобразившийся доктор Шрек. Он счастлив и возбужден, как ребенок.

– Слушай внимательно, молодой человек, не хочу внушать тебе ложную надежду, но… возможно, у нас появилась зацепка.

Он берет стул и садится у моей кровати. Я чувствую себя на удивление легким, мозг ожил и просветлел, как будто вся поглощенная мной жратва превратилась в чистую энергию.

– То, что ты рассказал о колумбийской лягушке… Я написал профессору Джарону, крупнейшему спецу-токсикологу: яд Phyllobates действует, как твой синдром, только в двадцать раз сильнее. В прошлом году он выделил алкалоид, ответственный за блокировку нейронов, и опубликовал статью в «Нью Сайнтис». К несчастью, я ее тогда пропустил, но сейчас проверил: микродозы токсина действительно присутствуют в анализах – твоих и тридцати французов с синдромом Бофора, чьи анамнезы доступны для изучения. Мы наконец-то поняли природу твоей болезни, Тома.

Слова сталкиваются боками у меня в голове, как машинки автородео на ярмарке на площади Нации[15], куда меня повел папа, как только я впервые покинул Центр лечения ревматизма. Он хотел, чтобы я хоть ненадолго забыл об инвалидном кресле.

– Но как я мог подхватить этот яд, если никогда не трогал ни одну лягушку?!

– Лягушка – не проблема, но, возможно, решение. Понимаешь, болезнь – последний зов организма о помощи, когда его отказываются услышать. Твой случай, на первый взгляд, сходен с историями других бофортников: эмоциональная травма, раннее интеллектуальное развитие, чувство исключенности из мира…

Организм по каким-то индивидуальным причинам вырабатывает токсины, аналогичные токсинам земноводного, и они начинают блокировать команды жизненных функций. Некоторые мои коллеги называют их химическими эмоциональными продуктами.

– Я сам себя отравил?!

Он снимает очки, треплет меня по щеке.

– Ты должен это остановить, мой мальчик. Детский психиатр поможет тебе найти глубинную причину происходящего и депрограммировать возможный рецидив. А мне остается надежда найти лечение: Дражон пришлет антидот батрахотоксина[16]. Поблагодари свою клоунессу.

Тут я подумал, что именинный заговор, который внедрил незнакомку в мою жизнь, был обширнее, чем я подозревал. Что, если инициатор – мой отец? Навещать меня он не мог и связывался из тюрьмы с доктором и его командой, чтобы провести операцию по экоспасению в несколько этапов, оздоровить мои эмоции и починить тело?

На двенадцатый день борьбы с колумбийским токсином в палату вошел папа. Я сразу понял, почему он перестал звонить. В тюрьме то ли охранники, то ли бандиты так изувечили ему челюсть, что он едва мог говорить, но счастье, испытанное в его объятиях, стоило всех речей в мире. Я рассказал о псевдоклоунессе, меняющей личности, о том, как учился лечить на расстоянии, о «Чуде Лягушки», о сердечной чакре и третьем глазе, чьим хранителем отныне являюсь, исполняя обязанности командира ячейки… Он поверил и не удивился, а восхитился, чем подкрепил мои подозрения. О них я решил умолчать, чтобы не оскорбить магию, которую отец попытался привнести в мою жизнь, дав врачам и медсестрам все ключи, способные разблокировать мои затыки.

* * *

За три дня до Рождества, на глазах у взволнованных медсестер, кинезитерапевта и доктора Шрека, папа помогал мне сделать первые шаги. Через день мы праздновали сочельник, а 30 января он забрал меня из восстановительного центра в Гарше и повез выздоравливать в Стоунхендж в компании своих боевых товарищей. С помощью английских активистов они меньше чем за три месяца свернут план строительства автострады, угрожающей разрушить энергетические сети доисторической достопримечательности. Я сумел убедить их, заворожить, оправдать необходимость срочных действий, душераздирающим символом которых стал. И ничего страшного, что приходится затуманивать присутствие в этой истории Марии-Клоунессы и лягушачьего яда. Мой статус умирающего ребенка, которого излечили менгиры Стоунхенджа, является лучшим аргументом для посетителей Интернета. Такова цена моего исцеления. Первый вклад в договор об общественной взаимопомощи, который я подписал с Землей.

Прошли годы. Болезнь не вернулась, но осталась одним из лучших моих воспоминаний и самых больших достижений. Все действующие эмоции, опыты визуализации, нарративные техники, которым меня научила незнакомка из отделения паллиативной медицины, чтобы изменить реальность, принесли свои плоды, хоть и не всегда позволяли улучшить будущее. Моя жизнь удалась – несмотря на сопротивление мира. Я сделал, что мог, и не считаю неудачи провалом. Это не реакция эгоиста, а здравая скромность: часто лучшие намерения вопреки нам порождают мощные катастрофы, чья судьба – питать вдохновение, протест и психическую власть будущих спасителей. Миссия Марии-Клоунессы не имеет конца.

Я больше ее не видел. Никогда. На следующий день, позвонив, чтобы извиниться, услышал ответ: «Номер неактивен». Я до сих пор не знаю, были ее появления чем-то сверхъестественным или частью терапевтического протокола. Весомых доказательств реальности ее существования было крайне мало: пустая бутылочка, Smarties, книжки карманного формата – неизвестно, кто их принес, а все вместе это вполне могло быть плодом моего сбрендившего сознания. Но если она – вторичный эффект синдрома Бофора вкупе с морфином, то откуда я взял те два слова, которые перевернули мою судьбу: Phyllobates terribilis?!

Кем бы ни была та женщина – фееричным воплощением или простой медсестрой, переквалифицировавшейся в ментального тренера в цирковом наряде, она оказалась на высоте своей роли, и я – живое тому доказательство. Если исключить извивы моего воображения, я все равно не отвечу себе на вопрос, что же меня спасло – усилия некоего ангела или заговор землян. Да это и не важно. Главное, что благодаря им была создана эффективная методика лечения коварного синдрома. Да, важен результат, а еще больше – гипотеза, что людская доброжелательность способна творить чудеса ничуть не хуже небесных энергий. В тот день, когда я осознал, что достаточно здоров и вернулся в больницу на своих двоих, оказалось, что ее снесли, а котлован зарос сорной травой. На стенде, на выцветшем от времени плакате, красовался план будущего Центра постгуманистических исследований.

А вот институт Гюстав-Русси по-прежнему работает в Вильжюифе, но у них невозможно получить никаких сведений о медсестре Франсине, якобы уволенной из-за отказа вакцинироваться во время эпидемии Covid. Медицинская тайна, сюжет-табу, учитывая все еще происходящие процессы и контекст событий, который никому не хочется вспоминать. Точно так же я не сумел найти никаких следов