Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин

Юлий Бассиан, был потомственным жрецом бога солнца Элагабала (по совместительству – божественного покровителя Эмесы), и тринадцатилетнего Вария Авита быстренько пристроили к жреческому делу. А поскольку, по свидетельствам современников, был мальчонка красоты просто божественной, в храм тут же повалили прихожане и латентные извращенцы. Но мама Юля держала руку на пульсе событий, и потому была в курсе, что императором Макрином многие недовольны: мало того что узурпатор, так еще и командировочные, боевые и походные зажимает – а ведь обещал! И вскоре поползли слухи, что где-то на востоке империи, в одном милом городке, живет без всякой славы средь зеленыя дубравы… Ладно, про дубраву – это уже лишнее, но вот что сын императора, мальчик, который выжил – это точно.

И так уж вовремя появились эти слухи, что дальше события развивались стремительно: в мае 218 года войско Макрина побили; сам он почти утек, переодевшись в простого легионера, но в Халкедоне его признали, поймали и повезли в Рим на телеге, как простого преступника. По дороге он попытался суициднуть, спрыгнув в пропасть, но отделался переломом ключицы. Тут его и добил (то ли от досады, то ли из сострадания) центурион – и тело осталось лежать у дороги, по которой двигался в Рим новый император четырнадцати лет от роду – Марк Аврелий Антонин Гелиогабал. Что же, новая жизнь – новое имя.

Итак, на рассвете 16 мая 218 года III Галльский легион, что квартировался в Сирии, дружно провозгласил юного Вария Авита императором. Все как задумывали две Юлии: бабушка, Юлия Меса, и матушка, Юлия Соэмия Бассиана. Очень уж хотелось дамам прибрать империю к рукам. Поговаривают, баба Юля занесла в кассу легиона прилично золотишка – но сами понимаете, чеков никто не сохранил. А вскоре и II Парфянский легион уже вовсю горланил – мол, Варий – вот наш выбор! Потому что малчик сладкий-сладкий!

Приняв новое имя – Марк Аврелий Антонин Гелиогабал, – парень двинул в Рим. Предварительно написав Сенату письмо: дескать, власть меняется, бразды принял, всем соблюдать спокойствие, все грехи прощаю, Макрин мастдай, люблю-целую, выезжаю вечерней лошадью, дорогой император Гелиогабал.

Перед тем как торжественно въехать в город на белом слоне… нет, забудьте, не было ни белых слонов, ни улыбчивых хозяек тратторий – так вот, вперед себя Гелиогабал отправил в Сенат свой портрет. И велел повесить его на видном месте, над статуей богини Виктории – типа, пусть привыкают люди к неземной красоте с восточным акцентом. Геродиан писал:

«Он был изображен в священническом одеянии из шелка и золота, широком и длинном по обычаю мидийцев и финикийцев; его голова была покрыта высокой короной, а на нем было надето множество ожерелий и браслетов, украшенных самыми редкими драгоценными каменьями. Его брови были окрашены в черный цвет, а на его щеках видны были следы румян и белил. Сенаторы должны были с грустью признаться, что после того, как Рим выносил грозную тиранию своих собственных соотечественников, ему наконец пришлось преклониться перед изнеженной роскошью восточного деспотизма».

Ну а позже и сам император подоспел.

Говорят, что в теории у любого психопата есть шанс, что его психопатия когда-нибудь или чем-нибудь скомпенсируется, и тогда черты характера не будут напоминать прическу сильно напуганного дикобраза. У Гелиогабала такого шанса, почитай, и не было.

Нет, на первых порах оно все выглядело если и не безобидно, то в целом терпимо: в Риме и не таких видали, а и тех хоронили. Ну сделал маму Юлю и бабу Юлю сенаторшами – так Калигула, земля ему пемзой, коня своего тоже того, а чем Юльки хуже коня? Многими статями так даже и лучше. Ну понатаскал в свое святилище статуй Аполлона, Орфея, Авраама и еще Христа до кучи, сам ведет богослужения, где не только девки румяные танцуют, но и жертвоприношения в ходу, и даже, по слухам, человеческие случаются – что же, бывает и хуже, но реже. Опять же, Римский пантеон – он на то и пантеон, потеснятся и всех вместят. Наиболее ревнивые из граждан приметили, что Гелиогабал все больше внимания уделяет своему богу-земляку, Элагабалу. А главное – себя не забывает лишний раз с шефом отождествить.

Но шли недели; в открытую Гелиогабала, за которого топили не только два легиона, но и две сенаторши, никто особо не критиковал и ничем этаким не попрекал (себе дороже) – вот тут-то парнишке башню от вседозволенности и снесло. Причем с явным сексуальным уклоном.

Поначалу он развелся с первой женой, Юлией Корнелией Паулой – мол, бабушка, конечно, дурного не посоветует, но надоела. Развелся – и вскоре отправился в храм Весты, прихватил оттуда главную весталку да как давай на ней жениться!

Ну императору, конечно, не откажешь, деваться некуда, стала Аквилия теперь Юлией Аквилией Северой. Казалось бы, римлян сложно чем-то шокировать, но брак с главной жрицей из храма, где практикуют обет безбрачия – сумел-таки удивить, мерзавец! Заодно довольно навязчиво свою богоизбранность и богоравность подчеркнул. Через несколько месяцев, правда, и вторую жену в храм вернул (видимо, она тоже не чуралась энцефалофагии) и женился в третий раз, на Аннии Аврелии Фаустине. Ну и что, что замужем? Сейчас казним – и будет вдовой! Причем богатой. А еще – из династии Антонинов, что вкусно. Правда, и тут Гелиогабала надолго не хватило, он снова развелся и пошел к весталкам – дескать, верните взад мою Аквилию!

Мама и бабушка намекали парню, что подчиненных в состоянии перманентного изумления держать, конечно, полезно, но и развлекать их тоже не мешало бы, иначе они сами могут устроить похохотать. «Да как два пальца об амфору!» – отвечал Гелиогабал. И повадился устраивать пиршества с запоминающимися забавами. Лотерею знаете? Говорят, он придумал (врут, должно быть, но ход красивый). Как все происходило? Во дворец приглашались, наряду с теми, у кого абонемент, бедняки, простолюдины и даже откровенная рванина. Всем раздавали ложки (оловянные, серебряные, золотые – кому как повезет) с выбитыми на них номерами. И в ходе пира выкрикивали номера. И выдавали призы. Ну а тут уж кому что выпало: кому сто золотых полновесных монет с императорским профилем, а кому полный кувшин мух; кому десяток верблюдов, а кому и десяток дохлых собак, кому рабыню аж из Британии, а кому бычьи яйца. Или страусиные, если бык успел убежать. Ну и сами угощения на пиру были запоминающимися. Где еще отведаешь блюдо из петушиных гребней, которые срезали с еще живых птиц? А мозги соловьев? А соловьиные же языки в меду? А